Кейдзи Наказава

Интервью у Кейдзи Наказава
взял Алан Глисон.
Отрывок из журнала The Comics Journal #256
Иллюстрации из второго тома манги «Босоногий Гэн» © 1988 Keiji Nakazawa

Кейдзи Наказава: Когда мне было 22 года, я больше не мог этого выносить. Я решил, что я должен заниматься мангой полный рабочий день и переехал в Токио. Нашел в районе Янака крохотную комнатушку на три татами и стал разносить мои рукописи по разным издательствам.

Алан Глисон: У вас были рекомендательные письма или что-то подобное?

Наказава: Никаких писем. Я просто входил и просил их посмотреть мои работы. В основном они говорили «Смотрится интересно, приходите как-нибудь опять, когда будет больше материала». В конце концов я дебютировал в ежемесячном манга-журнале Shonen Gaho (иллюстрированный журнал для мальчиков). Всё довольно быстро произошло – перед тем, как я получил работу, я жил в Токио всего лишь год. Название моей работы было Spark One. Сочетание автогонок и интриг шпионажа.

Глисон: А что за связь была между автогонками и шпионажем?

Наказава: Одна команда автогонщиков пыталась украсть секреты дизайна машин другой команды. Эта история публиковалась в Shonen Gaho в течение года. Я нашел еще одну работу, занимался короткими выпусками научно-фантастических историй под названием «Космический жираф» (Uchu Jirafu) в манга-еженедельнике Shonen King.

Когда эти выпуски закончились, я начал работать ассистентом у Наоки Цудзи, очень популярного аниматора. В то же время я сдавал небольшие работы в журналы типа Kodansha's Bokura (Мы), Shonen Sunday and Shonen magazine. Я работал во всех жанрах – научная фантастика, бейсбол, самураи – мне нравилось всё это рисовать, так что я пробовал свои силы в разных жанрах.

Глисон: Вы были обязаны журналам рисовать какие-то определенные виды историй?

Наказава: Нет, я рисовал что хотел и носил свои работы по разным издательствам.

В 1966 моя мама умерла. Я получил телеграмму и понесся назад в Хиросиму, но было уже поздно, она уже лежала в гробу. Я был так ей благодарен. Если бы не она, кто знает, что было бы со мной. Был бы я сиротой в войну - скорее всего или умер бы, или в тюрьму попал.

Я пошел в крематорий забрать ее прах.

Вообще-то, когда человека кремируют, всегда остаются какие-нибудь кости, череп, позвоночник, кости рук и ног.

Но в прахе моей матери не было костей. Никаких. Это был ужасный шок. Думаю, радиация проникла в ее кости и ослабила их настолько, что в конце концов они просто рассыпались. Я был потрясен.

После приезда в Токио я никому и словом не обмолвился о том, что я выживший в атомной бомбежке. Когда об этом говорили, люди смотрели на тебя странно, так что я научился молчать.

Люди все еще боялись заразиться лучевой болезнью от жертв атомной бомбы. Очень много таких людей было, даже в таком большом городе, как Токио.

Я был в ярости от того, что бомба унесла даже кости моей матери. Всю дорогу назад в Токио я не мог перестать думать об этом. Я понял, что раньше я никогда серьезно не задумывался о бомбе, о войне и о том, почему это случилось. Чем больше я думал об этом, тем более очевидным для меня становилось то, что японцы этот спорный вопрос не поднимали. Они не принимали свою собственную ответственность за эту войну. В тот момент я решил, что я буду писать про бомбу и про войну, и буду обвинять тех, кого следовало обвинить.

Через неделю после возвращения в Токио я написал свою первую работу о бомбардировке, Kuroi Ame ni Utarete, (Struck by Black Rain «Промокшие под черным дождем» или «Под черным дождем»). Она о молодых людях, вовлеченных в торговлю оружием на черном рынке в послевоенной Хиросиме. Главный герой – выживший в атомной бомбардировке человек, чья ненависть заставляет его убить чернокожего торговца-американца.

Он спрашивает американцев «Кто вы такие, чтобы говорить о справедливости, когда вы устроили резню, поубивали сотни тысяч невинных людей в Хиросиме и Нагасаки, выжгли Токио дотла? Это то, что вы называете справедливостью?»

Редакторы, прочитавшие «Промокшие под черным дождем», были очень тронуты и сказали мне продолжать писать. В итоге я написал пять книг в моей «черной серии»: «Черная река», «Черное безмолвие» и так далее. «Черный дождь» был опубликован маленьким издательством Hobunsha по частям в журнале манги для взрослых. Крупные издательства эту работу отвергли. Сказали, что это для них было слишком радикально и слишком про политику.

Глисон: Это то, против чего конкретно они возражали?

Наказава: Они сказали, что они боялись притеснений со стороны ЦРУ и боялись, что их засудит правительство США за публикации об атомной бомбе. Когда я рассказал это редактору Hobunsha, он засмеялся и сказал «Слушай, пусть меня арестуют! Вот была бы известность!»

Но взрослые – в смысле, эротические – журналы типа Manga Punch имели очень маленькую долю на рынке. Я хотел писать на эту тему для более крупных издателей. Мне повезло найти очень хорошего редактора в одном таком издательстве, Shueisha.

Звали его Тадасу Нагано. Он по-настоящему защищал мою работу. Он заставлял меня писать об атомной бомбе больше, и я стал писать мою «мирную серию», начиная с Aru Hi Totsuzen, «Однажды внезапно».

Глисон: Значит, к концу 60х вы писали манга в основном на тему войны и атомной бомбы. А писали ли вы в этих работах о своем собственном опыте выживания в Хиросиме?

Наказава: О да, основой для многих моих работ был мой собственный опыт. Но я как-то не думал писать о том, что случилось лично со мной до тих пор пока Monthly Shonen Jump не начал серию «автобиографии аниматоров». Они попросили меня написать обо мне самом. Сначала я не хотел, но они не отставали. В результате появилась Ore wa Mita, «Я это видел». Когда Нагано это прочел, он сказал «Сделай на основе этого серию подлиннее. Можешь делать столько страниц, сколько хочешь, и мы будем публиковать столько, сколько захочешь». Я едва мог поверить в это. Первый раз редактор говорил мне такое. Я был чрезвычайно благодарен и чувствовал, что нужно приложить все возможные усилия. Так и появился Hadashi no Gen, «Босоногий Гэн».

Если бы не Нагано, Гэна не было бы. Но через полтора года Нагано получил повышение, начальник его отдела с другим редактором заняли его место. У нового редактора были другие вкусы, и он решил отказаться от Гэна. После этого ежемесячный журнал Shimin (Гражданин) взял Гэна на год. Они обанкротились, так что дальше Гэн пошел в другой ежемесячник Bunka Hyoron, где Гэн выходил три с половиной года. Потом и у этого журнала кончились деньги, и Гэн перешел в Kyoiku Hyoron еще на три с половиной года.

Глисон: С какой периодичностью выпуски Гэна печатались в этих изданиях?

Наказава: Шестнадцать страниц, каждый месяц. За всё это время получилось 10 томов.

Глисон: Кто-то сказал мне однажды, что ему казалось, что Jump отказался от Гэна по причине давления со стороны партии правого крыла. Есть в этом доля правды?

Наказава: Нет, всё неправда, это была прихоть нового редактора, не более. Мы ожидали давления партии правого крыла, но ничего подобного никогда не было. Когда вышел Гэн, я предупредил жену, чтобы она была готова к оскорбительным письмам и к звонкам с угрозами. И ничего не было. Гэна только хвалили. Даже правые плакали, когда они это читали!

Глисон: Вы ранее упомянули, что левые хотели использовать Гэна для своей политической программы, и что в какой-то момент коммунистическая партия Японии донимала вас просьбой к ним присоединиться.

Наказава: Да, так и было, но я сказал нет. После этого они меня оставили в покое. Вообще-то можно сказать, что коммунисты меня тоже отвергли: журнал Bunka Hyoron был связан с коммунистической партией, но они отказались от Гэна, когда у них кончились деньги.

Глисон: Значит, несколько лет вы были заняты Гэном. Но вы ведь еще писали и другие работы, так?

Наказава: Да, и немало. Я писал для Monthly Champion и Manga Actio. В основном комментарии на социальную тему, но и кое-что попроще. Сделал мангу Yakyu Baka, «Дурак в бейсболе», про мальчика, который и правда был в бейсболе болваном. Устаешь, когда пишешь только серьезные вещи! Но я еще и над Гэном и «Окинавой» работал. Сделал серию «Geki no Kawa», «Река Геки», о мальчике, который рос в Манчжурии, когда она была японской колонией.

Глисон: В какой-то момент вы также стали давать публичные интервью. Когда это началось?

Наказава: Думаю, после того, как Гэн был издан в четырех томах, то есть, в середине семидесятых.

Глисон: Вы рассказывали о своем опыте выжившего в атомной бомбардировке?

Наказава: Да, и еще о мире. Гражданам, в школах, группам учителей по Японии.

Глисон: И сейчас этим занимаетесь?

Наказава: Сейчас нет. Я устал. Я все еще рассказывал об этом в прошлом году, но сейчас больше не хочу. Бывало, что в год таких встреч было 20-25.

Глисон: А о чем люди спрашивали вас?

Наказава: Хотели знать, что же на самом деле представляла из себя война и атомная бомбардировка. Люди слышали правду в первый раз – вот что они говорили мне, куда бы я ни пошел.

Глисон: Я слышал, что японские школьные учебники по истории не особенно распространяются на эту тему. Почему?

Наказава: Возможно, правительство не хочет провоцировать анти-американские настроения. Но факты есть факты. Людям должны рассказывать о том, что случилось.

Глисон: Американцы тоже как правило знают о двух атомных бомбах, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, но очень мало кто знает о тех воздушных налетах В-29 до этого, которые стерли большинство японских городов с лица земли. Только в Токио 100,000 людей погибло за одну ночь бомбардировки зажигательными бомбами – это почти столько же, сколько в Хиросиме. И хотя большинство американцев знают об атомных бомбах, самая распространенная реакция на любую дискуссию о результате атомных бомбардировок будет «А как же Перл-Харбор?».

Даже у тех американцев, кто считает себя либералами, очень смешанные чувства насчет атомных бомб, нужны они для окончания войны или не нужны. Те, кто прочли Гэна, часто говорят, что это вы одинаково распределили вину за эту войну. Вы не только вините Америку за сброс бомб, в первую очередь вы вините японских милитаристов за начало войны и императорскую систему за разрешение милитаристам орудовать такой силой. Вас однозначно нельзя назвать анти-американистом. Вы так видели войну даже когда были молодым?

Наказава: Ну, я очень много думал, почему это произошло. И если хорошо подумать, то ответ безусловно будет государственной системе и милитаристах. И конечно, когда я был маленьким, я часто слышал критику в их адрес от своего отца.

Глисон: Когда вы росли в послевоенной Хиросиме, вы говорили об этом с друзьями?

Наказава: Никогда! У всех и так было забот полно, люди пытались выжить. Я держал рот на замке. Да и если бы попытался обсуждать это, никто не захотел бы слушать.

Глисон: А когда вы стали об этом говорить?

Наказава: Не так давно. Вот только недавно я стал высказываться о том, насколько ужасна вся государственная система. Какое-то время я выражал эти мысли только в своих произведениях, в манге, которую делал в 60х.

Глисон: Но я полагаю, что даже несмотря на то, что вы не говорили об вашем опыте со своими коллегами, вы знали, что люди как тот ваш редактор Нагано, разделяют ваши взгляды.

Наказава: Мне очень повезло работать с таким издателем, как он. Без него я бы никогда не смог начать свою «мирную серию». И он это тоже знал. Он мне говорил «В Jump 40 редакторов, а я один понимаю то, что ты делаешь!».

Глисон: А вы говорили с Нагано о ваших взглядах на императора?

Наказава: Не особенно, но он знал, что я чувствую, по моим манга работам. И он никогда не подвергал цензуре ни одно написанное мной слово.

Глисон: Давило ли на него его начальство насчет ваших работ?

Наказава: Да. Серию «Окинава» собирался напечатать в виде книги Shueisha. Но начальство надавило на них и заставило отказаться от этой идеи.

Глисон: Это было до того, как Америка вернула Окинаву Японии в 1972 году?

Наказава: До того.

Глисон: Вы считаете, что отказ от печати был по той же причине, которую вы озвучили, говоря о японских учебниках – чтобы избежать анти-американских настроений?

Наказава: Именно. В своих произведениях я не ставил это целью, но они сделали вывод, что я критиковал оккупацию Окинавы Америкой. Высшее исполнительное руководство очень нервничало по этому поводу.

Глисон: Вам не кажется странным то, что они позволили вам писать про атомную бомбу, но не про Окинаву?

Наказава: Думаю, что они считали Окинаву более спорной темой, потому что ситуация была все еще «болезненной», тогда еще не было принято окончательное решение.

Глисон: У вас были еще какие-то похожие стычки?

Наказава: Да нет. Проблема была в том, что на меня приклеили ярлык карикатуриста с левым уклоном. Меня до сих пор так описывает пресса.

Глисон: А когда вас первый раз так назвали?

Наказава: С тех пор как вышел Гэн. Просто не так много было других аниматоров, кто обсуждал бы такие спорные вопросы как война и политическая система.

Оригинал статьи на сайте The Comics Journal

Перевод с английского Ekaterina Vysokova