Дэвид Холловэй. Сталин и бомба.

Глава вторая. Ядерная предыстория

I

Открытие радиоактивности в Париже в 1896 г. было первым шагом на извилистом пути к разработке ядерных вооружений. Анри Беккерель обнаружил, что соли урана испускают излучение, которое (подобно рентгеновским лучам, открытым годом раньше) может проходить сквозь картон, вызывать потемнение фотографической пластинки, а также ионизировать воздух. Природа и источник этого излучения оказались благодатной областью для исследований. Мария и Пьер Кюри нашли два новых элемента — полоний и радий, причем радиоактивность последнего была в миллионы раз больше радиоактивности урана. Они также установили, что радиоактивность является свойством атомов определенных элементов. В начале нашего века Эрнст Резерфорд и Фредерик Содди обнаружили, что радиоактивные элементы распадаются, так как их атомы испускают частицы, поэтому в каждый данный момент времени часть атомов радиоактивных элементов превращается в атомы другого элемента.

Несмотря на сложный, запутанный характер, исследования радиоактивности сразу же завладели воображением публики. Радиоактивные элементы нашли практическое применение в физических исследованиях и в медицине. Они были к тому же еще и потенциальным источником большого количества энергии,— как раз это и привлекало к ним наибольший интерес. Содди принадлежал к числу наиболее красноречивых и влиятельных пророков существования энергии, заключенной в атомах радиоактивных элементов. «Радий,— писал он,— научил нас, что запасам энергии, необходимой для поддержания жизни, в мире нет предела, за исключением ограниченности наших знаний»1 .

Владимир Вернадский, русский минералог, обладавший широкими научными и философскими интересами, тоже был вдохновлен открытием радиоактивности. В лекции, прочитанной на общем собрании Академии наук в декабре 1910 г., он высказал убеждение, что пар и электричество изменили структуру человеческого общества. «А теперь,— утверждал Вернадский,— перед нами открываются в явлениях радиоактивности источники атомной энергии, в миллионы раз превышающие все те источники сил, какие рисовались человеческому воображению»2 . Он настаивал на том, что в России должны быть нанесены на карту месторождения радиоактивных минералов, «ибо владение большими запасами радия дает владельцам его силу и власть», несравнимо большую, чем та, которую имеют владеющие золотом, землей или капиталом 3 .

Вернадский был одной из самых заметных фигур в русской науке. Он родился в Санкт-Петербурге в 1863 г. в состоятельной семье, его отец был профессором политической экономии и активным представителем либеральной интеллигенции. Во время революции 1905 г. Вернадский помог основать либеральную партию конституционных демократов (кадетов). В следующем году он был избран в Академию наук за свои исследования в области минералогии. Он верил в науку как в силу, развивающую цивилизацию и демократию, и хотел, чтобы голос русской научной общественности был услышан при решении важных проблем современности. Он несколько раз пытался организовать в России некий эквивалент Британской ассоциации развития науки, но безуспешно 4 .

Благодаря Вернадскому в 1911 г. началось изучение имевшихся в России радиоактивных минералов, поддержанное государством и частными лицами, внесшими свои пожертвования. Академия наук направила экспедицию на Урал, Кавказ и в Среднюю Азию для поисков урановых месторождений 5 . Летом 1914 г. академическая экспедиция нашла «слаборадиоактивные ванадаты меди и никеля» в Ферганской долине в Средней Азии и пришла к заключению, что некоторые из этих месторождений могут разрабатываться в промышленных масштабах 6 . Но эти месторождения не были разработаны, и до 1917 г. единственный в России урановый рудник принадлежал частной компании «Ферганское общество по добыче редких металлов», учрежденной в 1908 г. В конце XIX века во время строительства Среднеазиатской железной дороги геологоразведчики обнаружили медные руды в Тюя-Муюне в Ферганской долине. Когда в этих рудах нашли урановую смолку, была создана Ферганская компания, которая и разрабатывала рудник вплоть до 1914 г. Руда доставлялась в Петербург, где из нее извлекали урановые и ванадиевые препараты, которые экспортировали в Германию. В оставшейся породе содержался радий, но в компании не знали, каким образом можно его оттуда извлечь, и не предоставляли русским ученым доступа к его запасам 7 . Вернадский был очень озабочен сложившейся ситуацией и в своей лекции в декабре 1910 г. настаивал: радиевые руды «должны быть исследованы нами, русскими учеными. Во главе работы должны стать наши ученые учреждения государственного или общественного характера»8 .

Первая мировая война ограничила возможности поисков радиоактивных минералов. Однако в марте 1918 г. Л. Я. Карпову, главе Отдела химической промышленности Высшего совета народного хозяйства, сообщили о том, что Ферганская компания все еще имеет в Петрограде запасы рудных остатков и урановой руды. По сделанным оценкам, они способны были дать 2,4 грамма радия, который мог бы быть использован медицинскими учреждениями и Главным артиллерийским управлением Красной армии. Карпов приказал конфисковать этот запас и попросил Академию наук создать завод для извлечения из него радия. Академия согласилась с этим предложением и основала новый отдел, ответственный за все вопросы, связанные с редкими и радиоактивными минералами 9 . Вернадский был назначен председателем этого отдела, хотя самого его в это время не было в Петрограде. Один из рекомендованных им людей, геолог Александр Ферсман, был выбран заместителем председателя отдела, а другой, радиохимик Виталий Хлопин, стал секретарем отдела 10 . В мае 1918 г. радиоактивные материалы были вывезены из Петрограда, которому угрожали германские войска. Эти материалы «путешествовали» по стране вплоть до мая 1920 г., когда добрались до завода в пос. Бондюжском (ныне г. Менделеевск) Вятской губернии. Именно там в 1921 г. из российской урановой руды был выделен радий с помощью оригинального процесса, разработанного Хлопиным 11 .

Вернадский не принял участия в этих работах, так как он покинул территорию, находившуюся под контролем большевиков, и только в марте 1921 г. вернулся в Петроград. В сентябре 1917 г. он стал товарищем министра просвещения Временного правительства, а вскоре после большевистского переворота уехал из Петрограда на Украину, которая еще не была занята красными. Он был настроен против большевиков, но чувствовал, как скажет позднее, что «морально неспособен к участию в гражданской войне»12 . Из Киева Вернадский написал Ферсману, что хочет делать все от него зависящее для обеспечения того, чтобы «научная (и вся культурная) работа в России не прерывалась, а усиливалась»13 . Летом 1918 г. он принял участие в организации Украинской академии наук в Киеве и был избран первым ее президентом.

По дороге в Ростов, где находилось правительство генерала Деникина, выяснилось, что Вернадский уже не сможет вернуться в Киев. И тогда он отправился в Крым, где его сын Георгий стал профессором нового Таврического университета, созданного в Симферополе. Там Вернадский был избран ректором этого университета. Он намеревался, прежде чем Красная армия займет Крым, отплыть оттуда в Константинополь на английском корабле, но профессора и студенты университета просили его не оставлять их, и он остался, хотя некоторые другие и были эвакуированы из города. Его сын уехал в Константинополь и после того, как провел несколько лет в Чехословакии, направился в Соединенные Штаты, став там профессором истории в Йельском университете. Сам Вернадский был арестован и поездом отправлен в Москву вместе с женой и дочерью. Луначарский, опасаясь, что местная ЧК по-своему обойдется с заключенными, убедил Ленина послать в Крым телеграмму с приказом доставить Вернадского и некоторых других профессоров университета в Москву. Когда они прибыли туда, их отпустили, и в апреле 1921 г. Вернадский вернулся в Петроград. Здесь его на три дня задержали, но потом он возобновил свою многогранную деятельность 14 .

Вскоре Вернадский направил свои усилия на организацию института, который должен был объединить все проводившиеся в России работы по радию. Эти планы он обдумывал уже давно, и теперь, когда радиевый завод начал выпускать свою продукцию, пришло время их осуществлять. С помощью Хлопина и Ферсмана в январе 1922 г. на базе радиевого отдела института Неменова был создан Радиевый институт. Этот институт состоял из трех отделов: химического, который возглавил Хлопин, минералогического и геохимического (под руководством В. И. Вернадского) и физического (под руководством Л. В. Мысовского)15 .

Вернадский очень широко определял задачи института. «Радиевый институт, — писал он, — должен быть сейчас организован так, чтобы он мог направлять свою работу на овладение атомной энергией»16 . С характерной для него проницательностью Вернадский уже тогда осознавал опасность, которую могло повлечь за собой обладание ею. В феврале 1922 г. он писал: «Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не могут сравниться все им раньше пережитые. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, источник такой силы, которая даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть. Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной , научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества. Мысль и внимание должны быть направлены на эти вопросы. А нет ничего в мире сильнее свободной научной мысли»17 . Здесь виден не только интерес Вернадского к проблеме атомной энергии, но также и его убеждение в важности свободной научной мысли, — к этой теме он все время возвращался в своих работах.

Вернадский не принимал большого участия в управлении Радиевым институтом в первые годы его существования, поскольку в мае 1922 г. уехал из Петрограда, чтобы читать курс лекций по геохимии в Сорбонне, и возвратился в Советский Союз только в 1926 г. В Париже он написал несколько монографий, в том числе монографию о биосфере, опубликованную на русском и французском языках. В ней он стремился дать точный анализ области распространения биосферы, определив ее как часть атмосферы Земли, в которой существует живая материя, а также описать наблюдаемые в ней геохимические и биохимические процессы. Он предпринял некоторые шаги к тому, чтобы продлить пребывание на Западе для продолжения своих исследований, но в мае 1926 г. в конце концов вернулся в Ленинград. На Вернадского произвел большое впечатление тот интерес к науке, который он обнаружил в Москве, и он счел, что коммунистические идеи потеряли свою силу. В конце 1925 г. он написал своему другу, что «коммунистическая утопия, идеологически нежизнеспособная, не опасна»18 .

После возвращения в Ленинград Вернадский не делал секрета из своих взглядов на марксизм как на вышедшую из моды теорию социального и политического устройства. В конце 20-х годов он сыграл ведущую роль в попытках предотвратить «большевизацию» Академии наук. Он не возражал против идеи связать науку и промышленность, но настойчиво противился попыткам управления ею со стороны партии, поскольку боялся, что это приведет к удушению интеллектуальной свободы. Он выступал против деятельности марксистских философов науки и заявлял, что «ученые должны быть избавлены от опеки представителей философии»19 . Эти политические и философские взгляды Вернадского подверглись нападкам в печати, и одним из клеймивших его был А. М. Деборин, избранию которого в Академию Вернадский воспротивился. Некоторые из ближайших сотрудников Вернадского были отправлены в лагеря. В 1930 г. был арестован Б. Л. Личков, один из его помощников. Вернадский делал все от него зависящее, чтобы помочь жертвам репрессий. Он и писал письма властям, и оказывал финансовую поддержку семьям репрессированных 20 .

И в этот страшный период Вернадский продолжал свои исследования. Его все более увлекала концепция ноосферы. Термин «ноосфера» он услышал в Париже от ученого-иезуита Тейяра де Шардена. По Вернадскому, ноосфера представляла собой арену, на которой научная мысль начинает осуществлять еще более мощное и глубокое влияние на биосферу 21 . «Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше»22 . Переход к ноосфере составляет основную тему книги Вернадского, которую он написал в 1938 г. и назвал «Научная мысль как планетное явление». Эта книга не могла быть опубликована при жизни Вернадского: в ней он подверг резкой критике то, как поддержанная государством философская догма диалектического материализма препятствовала в Советском Союзе свободной научной мысли 23 . Тем не менее Вернадский оставался оптимистом, полагая, что новая эра положит начало процессу, когда наука станет более мощной силой, и он верил в то, что эта новая эра будет более демократичной, поскольку наука усилит демократическую основу государства 24 .

Наибольшая доля ответственности в связи с руководством деятельностью Радиевого института пришлась на Хлопина, особенно после 1930 г., когда Вернадский организовал в Москве новую биогеохимическую лабораторию. Виталий Хлопин был примерно на 30 лет моложе Вернадского, а его отец, хорошо известный врач, был другом Вернадского и активным членом партии кадетов. В 1912 г. в Петербургском университете Хлопин получил ученую степень по химии и с 1915 года начал работать в минералогической лаборатории Вернадского. В 1933 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 1939 г. стал ее действительным членом. В том же году он сменил Вернадского на посту директора Радиевого института. Хлопин не обладал широким видением науки, характерным для Вернадского, и сконцентрировал свои собственные усилия на химии радиоактивных элементов. Это направление стало наиболее развитым в институте 25 . Сразу после основания института был учрежден Государственный радиевый фонд: весь радий, произведенный в Советской России, объявлялся собственностью государства и его надлежало хранить в институте. Завод в Бондюжском был передан под контроль института, но в 1925 г. этот завод был закрыт, а производство радия перенесено в Москву на завод редких металлов. В 1924 г., после десятилетнего перерыва, была возобновлена добыча руды в Тюя-Муюне, но эта руда имела низкое содержание радия, и в конце 1930 г. рудник закрыли. В Ферганской долине и в районе Кривого Рога на Украине обнаружили несколько новых месторождений урана, однако разрабатывать их начали много позднее 26 . В 20-х годах радий был обнаружен и в буровых скважинах нефтеносных полей Ухты в области Коми на севере России, и именно эти месторождения стали основным источником радия в период между двумя мировыми войнами. Для определения же того, каковы запасы урана в Советском Союзе, было сделано очень мало 27 . За извлечение радия отвечало ОГПУ, предшественник НКВД. «Выясняется интереснейшее явление,— писал Вернадский в своем дневнике.— Удивительный анахронизм, который я раньше считал бы невозможным. Научно-практический интерес и жандармерия. Возможно ли это для будущего?»28

II

Радиоактивность открывала новые возможности для изучения строения атома. После открытия Резерфордом и Содди радиоактивного распада стало очевидным, что атом не является неделимым. В 1911 г. Резерфорд выдвинул идею, что у атома имеется ядро, в котором сосредоточена его основная масса. Восемью годами позднее ему удалось за счет бомбардировки ядер азота альфа-частицами превратить их в ядра кислорода. Впервые было осуществлено искусственное превращение ядер и тем самым начат новый этап исследования атомной структуры — путем бомбардировки ядер частицами.

До 1917 г. русские физики не проводили серьезных исследований в области радиоактивности 29 . В декабре 1919 г. Д. С. Рождественский, директор только что созданного Государственного оптического института, выступил с сообщением о работе, выполненной им в области изучения сложных атомов методом спектрального анализа. Это была первая выдающаяся российская работа в области строения атомов, и в Петрограде тяжелых военных лет она вызвала воодушевление 30 . Рождественский попросил у Луначарского разрешения отправить Эренфесту и Лоренцу в Лейден радиограмму о выполненной им работе. К своему большому огорчению, позже он узнал, что такие исследования уже были проведены западными физиками 31 . За докладом Рождественского последовало создание комиссии по изучению теоретических проблем строения атомов, но ничего более значительного это за собой не повлекло 32 .

Интерес к ядерной физике резко усилился в Советском Союзе после annus mirablis 33 , 1932 г. В этом году было сделано несколько важных открытий. Джеймс Чедвик в Кавендишской лаборатории открыл нейтрон. Джон Кокрофт и Е. Т. С. Уолтон, тоже сотрудники Кавендишской лаборатории, расщепили ядро лития на две альфа-частицы 34 . Определенное отношение к проведению этого эксперимента имел Георгий Гамов, входивший в штат сотрудников Радиевого института. В 1928 г. он развил на основе новой квантовой механики теорию альфа-распада. Из нее следовало, что частицы со сравнительно небольшой энергией могут за счет туннельного эффекта проникнуть сквозь кулоновский барьер, окружающий ядро, а потому имеет смысл построить установку, которая могла бы разогнать частицы до нескольких сотен тысяч электрон-вольт (кэВ), не дожидаясь того времени, когда их энергии могут достигнуть величины в десятки миллионов электрон-вольт (МэВ). Кокрофт и Уолтон приняли это предложение 35 и построили аппарат, способный ускорять протоны до энергии в 500 кэВ, которые они и использовали для расщепления ядра лития. В том же году Эрнест Лоренс в Беркли использовал новое устройство, которое он изобрел,— циклотрон — для ускорения протонов до энергии в 1,2 МэВ. В Калифорнийском технологическом институте Карл Андерсон идентифицировал положительный электрон, или позитрон. Гарольд Юри из Колумбийского университета открыл изотоп водорода с атомной массой 2 — дейтерий.

Советские ученые с большим энтузиазмом встретили известие об открытиях, сделанных в 1932 г. Они внимательно следили за тем, что делалось на Западе, и быстро откликались на эти новые достижения. Дмитрий Иваненко, теоретик из института Иоффе, выдвинул новую модель атомного ядра, включив в нее нейтроны 36 . В Украинском физико-техническом институте группа физиков повторила опыт Кокрофта и Уолтона еще до конца 1932 г. В том же году в Радиевом институте решили построить циклотрон, а Вернадский, хотя и безуспешно, пытался заручиться поддержкой для кардинального расширения института 37 . В декабре 1932 г. Иоффе в своем институте создал группу ядерной физики и в следующем году получил от народного комиссара тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе 100 000 рублей на новое оборудование, необходимое для ядерных исследований 38 .

Иоффе решил созвать Всесоюзную конференцию по атомному ядру, чтобы завязать более тесные связи между различными научными центрами Советского Союза, работающими в области ядерной физики 39 . На эту конференцию, собравшуюся в сентябре 1933 г., он пригласил несколько иностранных физиков. Среди докладчиков были Фредерик Жолио-Кюри, Поль Дирак, Франко Расетти (сотрудник Энрико Ферми) и Виктор Вайскопф, в то время ассистент Вольфганга Паули в Цюрихе. Эта конференция сделала очень много для стимулирования советских ядерных исследований. Среди молодых физиков, принимавших участие в ее работе, было несколько человек, которые позднее сыграли ведущую роль в атомном проекте: Игорь Тамм, Юлий Харитон, Лев Арцимович и Александр Лейпунский 40 .

Иоффе не принуждал своих молодых коллег перейти к работе в области ядерной физики, но он поддержал их, когда они приняли такое решение. До 1932 г. только одна работа, выполненная в институте, могла бы быть отнесена к области ядерной физики. Это было исследование космических лучей, которое проводил Дмитрий Скобельцын. А к началу 1934 г. в отделе ядерной физики института было уже четыре лаборатории, в которых работало около 30 сотрудников. Ядерная физика стала второй по важности после физики полупроводников областью исследований 41 . По мнению Харитона, который был студентом Иоффе и в рассматриваемое время работал в руководимом Семеновым Институте химической физики, поддержка работ в области ядерной физики была смелым поступком со стороны Иоффе, «потому что в начале 30-х годов все считали, что ядерная физика — это предмет, совершенно не имеющий никакого отношения к практике и технике. ...Занятие же таким далеким, как казалось, от техники и практики делом было очень нелегким и могло грозить разными неприятностями»42 .

Всем было известно, что внутри ядра заключено огромное количество энергии, но никто не знал, каким образом эта энергия может быть освобождена (если такая возможность вообще существует) и использована. В 1930 г. Иоффе писал, что использование ядерной энергии могло бы привести к решению проблемы энергетического кризиса, перед лицом которого человечество может оказаться через две или три сотни лет, но он не мог утверждать, что практические результаты будут достигнуты в течение ближайшего или даже более отдаленного времени 43 . «...В те годы еще и мыслей не могло быть о ядерном оружии или ядерной энергетике,— писал Анатолий Александров, который в это время работал в институте Иоффе,— но в физике ядра открылись новые крупные проблемы и интересные задачи для исследователей»44 .

В 1936 г. на мартовской сессии Академии наук Мысовский утверждал, что, хотя радиоактивные элементы и находят практическое применение в медицине, биологии и промышленности, можно считать, что высказанные ранее идеи о том, что ядерные реакции могут явиться мощным источником энергии, оказались ошибочными 45 . Игорь Тамм не был согласен с этим. Очевидно, сказал он, что внутри ядра скрыт совершенно неисчерпаемый запас энергии, которой рано или поздно овладеют. «...Я не вижу никаких оснований,— добавил он,— сомневаться в том, что рано или поздно проблема использования ядерной энергии будет решена», но пока что нельзя задаться разумными вопросами о том, каким образом окажется возможным овладеть этой энергией, поскольку проблемы физики ядра еще как следует не поняты. Тем не менее он с оптимизмом относился к возможностям атомной энергии, но утверждал,— всего лишь за девять лет до Хиросимы — что «действительно наивна мысль о том, что использование ядерной энергии является вопросом пяти или десяти лет»46 .

III

В 30-е годы институт Иоффе был ведущим центром исследований в области ядерной физики. Первым заведующим отделом ядерной физики в нем стал Игорь Курчатов, который в 1943 г. стал и научным руководителем советского ядерного проекта и занимал этот пост до самой своей смерти в 1960 г. Курчатов родился в январе 1903 г. в городе Симский Завод на Южном Урале. Его отец был землемером, а мать — учительницей. В 1912 г. семья переехала в Крым, в Симферополь, из-за болезни дочери Курчатовых. Это не помогло ей, и она вскоре умерла от туберкулеза. Курчатов поступил в гимназию в Симферополе, а в 1920 г. стал студентом Таврического университета (ректором которого как раз в это время был избран Вернадский), где изучал физику. Преподавание физики в университете было в лучшем случае бессистемным, хотя в первый год обучения Курчатова там читал лекции Френкель, а профессор С. Н. Усатый, родственник Иоффе, специально переехал из Севастополя в Симферополь, чтобы преподавать физику. Курчатов закончил курс обучения на год раньше положенного срока, в 1923 г.47

Впоследствии Курчатов уехал в Ленинград для учебы на кораблестроительном факультете Политехнического института. Чтобы обеспечить себе средства к существованию, он нашел работу в магнитно-метеорологической обсерватории в Павловске (пригород Ленинграда) и по полученным там результатам опубликовал статью, посвященную радиоактивности снега. Летом 1924 г. он ушел из Политехнического института и вернулся на юг, чтобы поддержать семью, поскольку его отец был сослан на три года в Уфу — по причинам, которые остались неясными 48 . Позднее в том же году Курчатов переехал в Баку, чтобы работать в местном Политехническом институте, где в течение года он был ассистентом Усатого, который тоже переехал в Баку из Симферополя. Еще студентом Курчатов подружился со своим однокурсником, Кириллом Синельниковым, который к этому времени уже работал в институте Иоффе. Синельников рассказал Иоффе о Курчатове, и весной 1925 г. двадцатидвухлетний Курчатов получил от Иоффе приглашение работать в его институте 49 .

Институт Иоффе был поистине его «детским садом». Иоффе делал все от него зависящее, чтобы дать своим молодым сотрудникам хорошую подготовку по физике. Он организовал регулярно собиравшиеся семинары, благодаря которым они шли в ногу с текущими исследованиями; на журналах, поступавших в библиотеку института, он помечал статьи, которые им следовало бы прочесть, причем требовал от них объяснения, если они этого не делали. Раз в неделю Иоффе посещал каждую лабораторию, чтобы быть в курсе того, что там делалось 50 .

Атмосфера, царившая в институте, сочетала в себе преданность науке, жизнерадостность и энтузиазм. Исаак Кикоин писал: «Мы работали с утра до утра, и других интересов, кроме науки, для нас не существовало. Даже девушкам не часто удавалось оторвать нас от занятий, а когда мы женились, то были уже настолько "испорчены" привычкой много работать, что женам приходилось мириться с этим»51 . Наум Рейнов, работавший в одной из институтских мастерских, рисует менее серьезную картину. Он был поначалу удивлен тем, что ученые не приходили на работу в определенные часы и болтались по коридорам, куря и обмениваясь шутками. Вскоре, однако, он пришел к заключению, что эти люди были одержимы наукой 52 . Условия жизни были тяжелыми. Когда в 1930 г. в институт пришел Анатолий Александров, ему пришлось делить ночлег в холодной комнате еще с восемью сотрудниками и закрываться одеялом с головой, чтобы уберечь свои уши от нападения крыс 53 .

Курчатов поначалу работал в руководимой Иоффе лаборатории физики диэлектриков. Эта область была основной в тематике института, поскольку изоляционные свойства диэлектриков при сверхвысоких напряжениях могли найти важное применение в электроэнергетике. Под руководством Иоффе Курчатов вместе с Синельниковым и еще одним физиком проводил опыты, которые, казалось, позволяли надеяться, что напряжение пробоя будет расти с уменьшением толщины исследуемого материала. Эта работа была составной частью фундамента для развития злополучной идеи Иоффе о тонкослойном изолирующем материале 54 .

В процессе проведения этого исследования Курчатов обратился к изучению аномальных диэлектрических свойств сегнетовых солей, и его работы привели к открытию особого класса кристаллов, которые в электрическом поле ведут себя точно так же, как ферромагнетики - в магнитном. Это явление теперь носит название ферроэлектричества 55 (Курчатов дал ему русское название «сегнетоэлектричество» — в честь французского химика Сенье). Курчатов изучал его в Ленинграде вместе со своими коллегами, в числе которых был его брат Борис, а в Харькове - вместе с Синельниковым 56 . Эти работы принесли Курчатову известность. Харитон позднее назвал их «изящными и красивыми»57 .

Несмотря на успех этого исследования, в конце 1932 г. Курчатов решил переключиться на работу в области ядерной физики. Это было резкое и неожиданное изменение тематики и означало прекращение исследований по физике полупроводников, которые он проводил с Иоффе. Кроме того, это был отход от работ, имевших большие перспективы в плане непосредственных приложений, к области, которая в то время считалась очень далекой от практических применений. Но Курчатов, видимо, считал, что он уже сделал в области сегнетоэлектричества все, что планировал, а ядерная физика была многообещающим направлением исследований. Возможно, здесь он находился под влиянием своего друга Синельникова, который 1928-1930 гг. провел в Кембридже, а к рассматриваемому времени возглавлял высоковольтную лабораторию в Харькове. Так или иначе, Курчатов начал действовать «решительно, быстро, без оглядки назад, как, впрочем, он всегда поступал в подобных случаях»58 .

В 1932 г. не только Курчатов переключился на исследования по ядерной физике. Абрам Алиханов, которому, как и Курчатову, было в то время около 30 лет, в том же году, оставив работы по рентгеновским лучам, занялся физикой ядра и был поставлен во главе позитронной лаборатории, где совместно со своим братом Артемом Алихановым он изучал рождение электрон-позитронных пар, а позднее — спектры бета-лучей 59 . Еще один молодой физик, Лев Арцимович, поступивший в институт двумя годами ранее (в возрасте двадцати одного года), тоже обратился к изучению физики ядра и возглавил высоковольтную лабораторию. Арцимович работал в тесном контакте с братьями Алихановыми 60 . Четвертой лабораторией отдела ядерной физики руководил Дмитрий Скобельцын, который был несколько старше этих трех своих коллег: он родился в Петербурге в 1892 г. Скобельцын приступил к изучению космических лучей в начале 20-х годов и провел два года в Париже, в институте Марии Кюри 61 . По своим манерам он был холоден и сдержан, тогда как Алиханов был вспыльчивым, а Арцимович — остроумным и порой даже злоязычным человеком, интересующимся всем на свете 62 .

Курчатова называли «генералом», потому что он любил проявлять инициативу и отдавать команды. По воспоминаниям близких друзей, одним из его любимых слов было «озадачить»63 . У него были энергичные манеры, и он любил спорить. Он мог выразительно выругаться, но, если доверять памяти тех, кто с ним работал, он никого не оскорблял. У него было хорошее чувство юмора 64 . В 1927 г. Курчатов женился на Марине Синельниковой, сестре своего друга. Поначалу она огорчалась из-за привычки мужа проводить целые вечера в лаборатории, но потом примирилась с этим6 65 . Сохранилось одно или два мимолетных впечатления о Курчатове тех лет. Они принадлежат жене Синельникова, англичанке, с которой тот познакомился в Кембридже. В письмах к своей сестре она рисует Курчатова как преданного своей работе и в общем довольно решительного и целеустремленного человека. Но она пишет также и о том, что он «такой добродушный, как игрушечный медвежонок,— и никто не может сердиться на него»66 .

В описаниях характера Курчатова всегда присутствует ощущение некоторой дистанции, как если бы за человеком с энергичными манерами стоял другой, которого не так-то легко разглядеть. Он мог оградить себя неким щитом, отделываясь шуточками или выбирая ироничный тон по отношению и к себе, и к другим. Все воспоминания о Курчатове доносят до нас, наряду со свидетельствами о его сердечности и открытости, также и впечатление о его серьезности и сдержанности. В воспоминаниях одного из коллег, работавших с Курчатовым в 50-е годы, он предстает как человек закрытый, многослойный, а потому идеально подходящий для проведения секретных работ 67 .

Большую часть 1933 г. Курчатов посвятил изучению литературы по ядерной физике и подготовке приборов для будущих исследований. Он организовал строительство маленького циклотрона, с помощью которого можно было получить, правда, лишь очень слабый пучок частиц и который не годился для проведения опытов. Он также построил высоковольтный ускоритель протонов кокрофт-уолтоновского типа и использовал его для изучения ядерных реакций с бором и литием. Весной 1934 г., после ознакомления с первыми заметками Энрико Ферми и его группы о ядерных реакциях, вызываемых нейтронной бомбардировкой, Курчатов переменил направление своих работ. Он оставил опыты с протонным пучком и начал изучать искусственную радиоактивность, возникающую у некоторых изотопов после их бомбардировки нейтронами 68 . Между июлем 1934 г. и февралем 1936 г. Курчатов и его сотрудники опубликовали 17 статей, посвященных искусственной радиоактивности. Наиболее существенным и оригинальным его достижением в это время была гипотеза, что наличие нескольких периодов полураспада некоторых радиоизотопов могло быть объяснено ядерной изомерией (т. е. существованием элементов с одной и той же массой и с одним и тем же атомным номером, но с различной энергией)69 . Другим исследованным Курчатовым явлением было протон-нейтронное взаимодействие и селективное поглощение нейтронов ядрами различных элементов.

В середине 30-х годов эти вопросы были центральными в исследованиях по ядерной физике. Морис Гольдхабер, который тогда занимался этими же проблемами в Кавендишской лаборатории, сказал, что в мире в то время было несколько центров, где велись серьезные исследования по ядерной физике. «Это была Кавендишская лаборатория, которую я считаю лучшей, затем римская школа, когда там был Ферми, считалась первоклассной; окружение Жолио-Кюри в Париже. Затем Курчатов и его люди. Они делали хорошие работы. Я всегда считал, что именно Курчатов являлся крупнейшей фигурой в области атомной энергии в России, так как я читал его статьи. Он не очень отставал от нас, с учетом разницы во времени получения журналов. Курчатовская школа всегда выпускала интересные статьи»70 .

Курчатов и его коллеги составляли часть интеллектуального сообщества физиков-ядерщиков, хотя к тому времени личные контакты с западными физиками стали весьма затруднительными.

Однако Курчатов не чувствовал удовлетворения, так как понимал, что идет путями, проложенными Ферми, и не прокладывает своих собственных 71 . В 1935 г. он полагал, что открыл явление резонансного поглощения нейтронов. Однако они разошлись с Арцимовичем, с которым Курчатов в то время сотрудничал, в интерпретации полученных результатов. В результате еще до того, как ими были выполнены решающие опыты, Ферми и его сотрудники опубликовали статью, в которой сообщили о существовании этого явления. Курчатов был разочарован этим, потому что ленинградские физики стремились внести свой вклад в общее дело и доказать, что они работают не хуже других исследовательских групп 72 .

Курчатов испытывал трудности, связанные с нехваткой источников нейтронов, необходимых для проведения исследований. Единственным местом в Ленинграде, где они имелись, был Радиевый институт. Поэтому Курчатов организовал совместную работу с Мысовским, возглавлявшим в этом институте физический отдел 73 . В отношениях между Радиевым институтом и остальными физиками-ядерщиками существовала некоторая натянутость. Вернадский относился к Иоффе без особого почтения, считал его честолюбивым и недобросовестным человеком 74 . Игорь Тамм вызвал гнев Вернадского, когда предложил в 1936 г., чтобы циклотрон Радиевого института был передан в институт Иоффе. Физики, возразил на это предложение Вернадский, медлили с осознанием важности явления радиоактивности, у них по-прежнему нет адекватного понимания этой области. Радиевый институт, утверждал он, должен работать над проблемами ядерной физики, которая и развилась-то из исследований явления радиоактивности. Циклотрон, который теперь уже скоро начнет функционировать, необходим для работ, ведущихся в Радиевом институте, и не должен быть отнят у него. Этого и не случилось в действительности 75 . Но запуск циклотрона затягивался, и лишь в феврале 1937 г. на нем был получен пучок протонов с энергией около 500 КэВ. В июле 1937 г. их энергия достигла величины, примерно равной 3,2 МэВ. Однако циклотрон работал нестабильно 76 . Курчатов был расстроен таким положением дел, потому что планировал использовать циклотрон для своих собственных исследований. Весной 1937 г. он начал работать в циклотронной лаборатории Радиевого института, проводя в ней один день в неделю, и постепенно стал лидером в этой работе. Циклотрон начали использовать для проведения экспериментов в 1939 г., но лишь к концу 1940 г. он стал функционировать нормально 77 .

Физики-ядерщики института Иоффе настаивали на строительстве собственного циклотрона 78 . Курчатов и Алиханов уже в 1932 г. обсуждали вопрос о строительстве большого циклотрона, но эта идея была оставлена, так как Радиевый институт еще раньше принял решение строить свою установку. Все же в январе 1937 г. Иоффе обратился к народному комиссару тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе с просьбой о финансировании строительства циклотрона в своем институте, а также о том, чтобы командировать двух физиков в Беркли (США) для изучения работы циклотронов (письмо было отправлено за месяц до самоубийства Орджоникидзе)79 . Наркомат поддержал этот план, и в июне 1939 г., спустя примерно два с половиной года после того, как Иоффе отправил свое письмо, было принято представительное постановление об ассигновании необходимых для строительства циклотрона средств 80 . В Беркли, однако, никто не поехал.

В конце 30-х годов Курчатов организовал семинар по нейтронам, на котором обсуждались работы, выполненные в институте, а также статьи, представленные его сотрудниками в физические журналы. Исай Гуревич, один из участников этого семинара, говорил позднее, что «не будь его — и на грандиозные задачи, которые пришлось разрабатывать во время войны и после нее, понадобились бы еще годы сверх тех, что ушли на это. Потому что тот семинар был школой нейтронной физики, без которой ничего бы не вышло»81 . В работе семинара принимали участие полтора десятка человек, многие из которых потом сыграли большую роль в атомном проекте 82 .

Иоффе направлял многих молодых физиков за рубеж для выполнения исследований. В их числе он рекомендовал и Курчатова. Курчатов планировал поездку в США зимой 1934-1935 гг., и в сентябре 1934 г. Френкель написал Эрнесту Лоренсу, обратившись к нему с просьбой организовать Курчатову приглашение в Беркли. Лоренс написал Курчатову 1 октября, приглашая его в свою лабораторию «на некоторое время»83 . Но Курчатов не поехал за границу, быть может потому, что ссылка его отца делала его политически неблагонадежным для НКВД. С середины 30-х годов личные контакты советских физиков с их западными коллегами все больше сокращались. Так, на конференции по ядерной физике 1933 г. примерно половина докладов была прочитана иностранными учеными, а в 1937 г. на такой же конференции они сделали только пять из двадцати восьми докладов. Наконец, в работе ядерной конференции, состоявшейся в 1938 г., иностранцы вообще не принимали участия 84 . Советские физики, тем не менее, продолжали считать себя частью международного сообщества физиков и внимательно следили за иностранными журналами.

IV

Ленинград не был единственным местом, где проводились исследования по ядерной физике. Другим важным центром, сосредоточивавшим такие работы, был Украинский физико-технический институт в Харькове (УФТИ), созданный Иоффе в 1928 г. при поддержке украинских властей. Иоффе предполагал организовать первоклассный физический институт, который установил бы тесные связи с промышленностью Украины, и он направил туда несколько своих сотрудников из Ленинграда. Именно они образовали ядро нового института 85 . Курчатов в 30-е годы проводил в нем по два-три месяца в году 86 .

Иоффе старался, чтобы в Харьков переехал его давний друг, Эренфест, и писал ему, что институт нуждается в «широко образованном физике», но хотя Эренфест и проработал в этом институте несколько месяцев, он не остался там навсегда 87 . Однако в Харькове работало несколько иностранных физиков. В их числе был и Александр Вайсберг, венский коммунист, который возглавил низкотемпературную экспериментальную станцию, Мартин Руэман, руководивший одной из низкотемпературных лабораторий, Фридрих Хаутерманс, яркий и оригинальный физик из Германии, Фриц Ланге, тоже немецкий физик, позднее работавший над проблемой разделения изотопов с помощью центрифуг 88 .

Первым директором УФТИ стал Иван Обреимов, оптик, один из первых студентов Иоффе. Он был прекрасным физиком, но не оказался сильным директором 89 . В 1932 г. его заменил на этом посту Александр Лейпунский, которого относили к числу самых способных молодых советских физиков. Научные интересы Лейпунского были связаны главным образом с атомной и ядерной физикой. В 1932 г. он и Синельников вместе с двумя коллегами повторили эксперимент Кокрофта и Уолтона. В середине 30-х годов Лейпунский более года провел в Кавендишской лаборатории. Он был членом партии, что было в 30-е годы нетипичным для серьезных физиков. Коллеги высоко ценили его, считалось, что он будет играть важную роль в советской науке 90 .

Расцвет УФТИ начался уже в первой половине 30-х годов. Это был богатый и хорошо обеспеченный оборудованием институт, и к середине десятилетия по размеру бюджета и числу сотрудников он перегнал институт Иоффе 91 . Его ведущие ученые были талантливы и хорошо образованны. Шубников, возглавивший исследования в области низких температур, с 1926 по 1930 г. работал в лаборатории низких температур в Лейдене, одном из ведущих европейских центров в этой области науки. Он имел репутацию очень талантливого экспериментатора. Ландау, наверное, самый блестящий в своем поколении советский физик, вплоть до середины 30-х годов руководил теоретическим отделом УФТИ. Институт посещали многие иностранные физики, в том числе Нильс Бор, Джон Кокрофт и Поль Дирак 92 . Виктор Вайскопф в 1932 г. проработал в нем восемь месяцев 93 . Институт выпускал советский физический журнал на немецком языке.

Александр Вайсберг писал в своей книге «Обвиняемый», ставшей классическим свидетельством о «большой чистке», что вплоть до 1935 г. институт был «оазисом свободы в пустыне сталинского деспотизма» и что, если бы в нем «оставили в покое ученых, в должное время они достигли бы выдающихся результатов»94 . Но после того как в 1934 г. в институте появился новый директор, атмосфера в нем была омрачена личными склоками и политическими интригами. Жена Синельникова в июле 1935 г. в письме к сестре писала, что «институт полон интриг. Раньше они были связаны с отношениями между учеными и административным отделом, но теперь кажется, что уже все перемешалось, и некоторые из ученых для достижения своих целей используют грязные методы»95 . В сентябре она писала о том, что, видимо, «нужно взорвать весь институт, а затем начать все сначала»96 . Когда Виктор Вайскопф в конце 1936 г. приехал в Харьков, некоторые из физиков-эмигрантов, с которыми он разговаривал, советовали ему отказаться от должности профессора, которую ему предлагали в Киеве. Вместо этого он выбрал Рочестерский университет в Нью-Йорке 97 .

Ситуация в институте, которая уже в 1935 и 1936 гг. была, по-видимому, не лучшей, продолжала ухудшаться. Многие из ведущих сотрудников УФТИ были арестованы во время «большой чистки» и обвинены в фантастических заговорах против государства 98 . В результате институт был опустошен. Вайсберг вспоминает, что в беседах со своими сокамерниками он так определил этот ущерб: «Послушайте,— сказал я,— наш институт является одним из самых значительных учреждений такого рода в Европе. И в самом деле, вероятно, нет другого такого института, в котором было бы столько разных и прекрасно оборудованных лабораторий. Советское государство не жалело средств. Часть наших ведущих ученых обучалась за рубежом. Их постоянно посылали на средства государства к крупнейшим физикам во все мировые центры — для пополнения знаний и опыта. В нашем институте было восемь отделов, каждый из которых возглавлял способный человек. А каково создавшееся сейчас положение? Заведующий лабораторией физики кристаллов Обреимов арестован, арестован и заведующий лабораторией низких температур Шубников. Руэман, который возглавлял вторую низкотемпературную лабораторию, выслан из страны. Лейпунский, заведующий лабораторией расщепления ядер, арестован. Арестованы и руководитель Отдела рентгеновских лучей Горский, и заведующий отделом теоретической физики Ландау, и я сам — заведующий низкотемпературной экспериментальной станцией. Насколько мне известно, продолжает работать только Слуцкий, заведующий отделом ультракоротких волн»99 . Избежал ареста также Синельников, руководивший лабораторией высоких напряжений.

Ландау до своего ареста переехал в Москву и возглавил теоретическую группу нового института Капицы. В день его ареста, 28 апреля 1938 г., Капица написал Сталину письмо с просьбой об освобождении. Он указывал, что Ландау и Фок — два самых сильных советских теоретика и что их потеря будет очень ощутимой как для Института, так и для советской и мировой науки. «Конечно, ученость и талантливость, как бы велики они ни были, не дают права человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить, — продолжал Капица. — Но я очень прошу вас, ввиду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно». Письмо Капицы было и смелым, и умным. Он объяснил, каким образом Ландау мог нажить себе врагов: «...Следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный, — писал Капица. — Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить»100 . Капица продолжал прилагать усилия, чтобы защитить Ландау, который был освобожден ровно через год после своего ареста. Капице пришлось написать короткое письмо на имя Л. П. Берии, нового главы НКВД, в котором он поручился за лояльное поведение Ландау 101 .

Шубникова, Розенкевича и Горского расстреляли 8, 9 и 10 ноября 1937 г.102 Лейпунский был арестован в июле 1938 г. и освобожден месяцем позже. Обреимов, которого арестовали тоже в 1938 г., благодаря усилиям Капицы был выпущен на свободу в мае 1941 г. Вайсберга и Хаутерманса передали в руки гестапо вскоре после заключения в августе 1939 г. советско-германского пакта 103 . Результаты проведенной в институте чистки оказались сокрушительными: потенциал УФТИ необычайно понизился, и он утратил то положение исследовательского центра, о котором мечтали ведущие ученые несколькими годами ранее. В канун открытия деления ядер советские руководители разрушили один из наиболее важных физических институтов страны.

V

В начале и середине 30-х годов ведущие физические институты были частью сети научно-исследовательских институтов в структуре промышленных комиссариатов. Академия наук не имела в своем составе ни одного большого физического института. В начале 30-х годов Георгий Гамов попытался создать Институт теоретической физики на базе физического отдела Ленинградского физико-математического института, но Иоффе и Рождественский подавили его инициативу. Все же в результате возникшей дискуссии Академия наук в 1932 г. предложила организовать физический институт Сергею Вавилову 104 . (Сергей Вавилов — брат Николая Вавилова, всемирно известного генетика и растениевода, который был главной мишенью нападок Лысенко. Николая Вавилова арестовали в 1940 г., и он умер в тюрьме в январе 1943 г.) Вавилов, интересы которого были связаны с явлениями люминесценции и природой света, был одаренным организатором и намеревался превратить маленький физический отдел, где работала группа исследователей, в большой институт. Проблематика исследований института охватывала бы все важные области физики. Когда в 1934 г. Академия переехала в Москву, физический отдел, руководимый Вавиловым, переместился туда вместе с ней и стал отдельным институтом — Физическим институтом Академии наук (ФИАН). Многие ведущие физики Москвы, включая Мандельштама и Тамма, вошли в его штат 105 .

Поскольку Вавилов хотел, чтобы его институт занимался исследованиями наиболее важных областей физики, он уговорил некоторых из своих молодых сотрудников, в том числе Павла Черенкова и Илью Франка, начать работать в области ядерной физики. По предложению Вавилова Черенков исследовал люминесценцию растворов солей урана, возникающую под действием гамма-лучей. При этом он открыл «черенковское излучение» — голубое свечение, испускаемое под действием пучка высокоэнергичных заряженных частиц, проходящих через прозрачную среду, подобно головной волне, образующейся при движении судна по воде. Тамм и Франк вскоре развили теорию, объясняющую данный эффект. За эту работу в 1958 г. они с Черенковым получили Нобелевскую премию по физике 106 .

Вавилову, как и Иоффе, приходилось защищать ядерную физику от критики. Институт периодически проверяли комиссии, которые, как вспоминал позднее Илья Франк, критиковали институт с двух сторон. «Если это была ведомственная комиссия, то она отмечала, что поскольку ядерная физика — наука бесполезная, то нет оснований для ее развития. При обсуждениях в Академии наук мотив критики был иной. Ядерной физикой не занимается здесь никто из признанных авторитетов, а у молодых ничего не выйдет»107 .

Вавилов старался усилить группу, занимавшуюся исследованиями в области ядерной физики, приглашая сотрудников из других институтов. Перед переездом Академии в Москву в исследованиях по ядерной физике в лаборатории Вавилова принял участие Мысовский, но он не хотел уезжать из Ленинграда. После 1934 г. консультантом лаборатории стал Скобельцын. В январе 1939 г. он переехал в Москву, с тем чтобы стать постоянным сотрудником ФИАНа 108 .

Вавилов, однако, хотел большего и не оставлял попыток сделать свой институт головным в области ядерных исследований. Он поднимал перед Иоффе вопрос о возможности перевода некоторых физиков-ядерщиков из Ленинграда в Москву, доказывая, что наиболее подходящие условия для работы по ядерной физике могут быть созданы в Академии, а не в промышленном секторе 109 . Некоторые полагали, что Вавилов стремится все взять в свои руки и разрушить ленинградскую школу ядерной физики 110 . Именно так это воспринимал Иоффе. Он был очень подавлен перспективой возможного переезда в Москву его физиков-ядерщиков, которых он поддерживал и защищал 111 . Вавилов, говорил Иоффе, «считает, что в Ленинграде нужно вовсе закрыть ядерную лабораторию, а я считаю, что одной московской ядерной лаборатории на весь Союз будет мало»112 . Однако никто из ядерщиков института Иоффе, кроме Скобельцына, не поддался на уговоры Вавилова.

Но Вавилов не прекратил попыток превратить свой институт в центр исследований по физике ядра. В конце 1938 г. он сделал доклад на заседании Президиума Академии наук, по которому была принята резолюция, где отмечалось «неудовлетворительное организационное состояние этих работ (по ядерной физике. — Прим. ред.), выражающееся в раздробленности ядерных лабораторий по различным ведомствам, в нерациональном распределении мощных современных технических средств исследования атомного ядра по институтам, в неправильном распределении руководящих научных работников в этой области и т.п.»113 . Президиум полагал, что вся работа в области атомных ядер и космических лучей должна проводиться в Академии наук СССР, а также в Академиях наук Украины и Белоруссии. Он просил правительство разрешить ФИАНу начать в 1939 г. строительство нового здания, с тем чтобы ядерные исследования как можно скорее были сконцентрированы в Москве. Было также решено учредить Комиссию по атомному ядру, которая бы планировала и организовывала ядерные исследования. Ее председателем должен был стать Вавилов, а членами, помимо прочих,— Иоффе, Алиханов и Курчатов 114 .

Решения Президиума стали ударом для Иоффе. Его институт еще не вошел в структуру Академии, и потому существовала вероятность того, что в случае, если планы Президиума осуществятся, он потеряет свою ядерную группу, тем более что промышленные наркоматы не были заинтересованы в работах по ядерной физике. Более того, вновь созданная Комиссия предоставила Вавилову широкие права для организации работ в этой области. Это было плохо для Иоффе, поскольку Вавилов явно старался получить физтеховский циклотрон 115 . Однако прежде чем комиссия смогла приступить к серьезной работе, значимость ядерной физики существенным образом возросла благодаря открытию в конце 1938 г. деления ядер.

VI

В этой главе рассматривалась реакция российских ученых на открытие радиоактивности и серию открытий — annus mirabilis 1932. Вернадский больше, чем кто-либо другой, настаивал на проведении исследований по радиоактивности и на разведке урановых месторождений. Его воодушевление частично было обусловлено убежденностью в том, что результатом этих исследований станет возможность использовать атомную энергию в практических целях. Однако к 30-м годам такая перспектива оказалась более отдаленной, чем это представлялось на заре века. В 1932 г. советских ученых влекла к изучению ядра не надежда на получение каких-либо практических результатов, но перспектива исследования интересных физических явлений. Они могли надеяться, что их работа будет полезной, но полагали, что практические результаты, даже если в конце концов и удастся к ним прийти, появятся в далеком будущем.

Именно ученые, а не те, кто формировал научную политику, проявили инициативу в расширении исследований по ядру и отстояли право заниматься ими, несмотря на скептицизм части практически мыслящих администраторов. Советские физики считали себя частью международного сообщества. Они с пристальным вниманием следили за тем, что делается за рубежом, хотели внести свой вклад в поток новых открытий и получить в этой области исследований признание западных коллег. Рудольф Пайерлс, который хорошо знал сообщество советских физиков 30-х годов, утверждал, что, когда они подошли к проблеме выбора направления исследований, у него в то время «не создалось впечатления, что в том, как делалась наука, было какое-то действительное различие» между Советским Союзом и другими странами 116 .

Физика, как это видно из настоящей главы, представляла собой сферу относительной интеллектуальной автономии в обществе, где господствовал тоталитарный режим. Эта интеллектуальная автономия поддерживалась комплексом общественных отношений — властью, социальным статусом, наградами, отличавшимися от того, что имело место в обществе в целом. Несмотря на усилия партийных идеологов, членство в партии и положение, занимаемое в партийной иерархии, не имели веса. Как говорил Френкель, «ни Энгельс, ни Ленин не являются авторитетами для физиков». Речь здесь шла не об отношении физиков к режиму (оно было различным), а об их отношении к объединению физиков как интеллектуальному предприятию. Аргументация в пользу интеллектуальной автономии основывалась на том, что существуют пределы влияния на нее партийного руководства, что физики имеют право сами решать, какие физические теории верны и какие проблемы интересны, а также надеяться на признание со стороны международного сообщества физиков. Решение о расширении исследований по ядру, принятое после 1932 г., свидетельствует о том, что советские физики действовали именно так.

Разумеется, верно, что ученые должны были объяснить властям сделанный ими выбор. Одна из возможностей действовать таким образом состояла в том, чтобы указать на потенциальную практическую полезность атомной энергии и тем самым засвидетельствовать свою приверженность целям и ценностям режима. В сентябре 1937 г. во вступительном слове, с которым Иоффе обратился к участникам 2-й Всесоюзной конференции по атомному ядру, он сказал: «Для нас, советских физиков, является основной истиной, что всякая наука, в том числе физика, может развиваться и ставить величайшие проблемы только в том случае, если она самым тесным образом на деле связана с теми практическими приложениями, которые из нее вытекают». Он утверждал далее, что только овладение тайнами атомного ядра могло бы привести к осуществлению давней мечты об источнике дешевой энергии или мечты алхимиков о получении драгоценных металлов из более доступных 117 . В октябре следующего года физическая группа Академии наук приняла резолюцию о том, что ядерная физика должна в ближайшем будущем сконцентрироваться на работе, связанной с практическими техническими проблемами, но не уточнила, что это за проблемы 118 . Такого рода утверждения были не более чем благонамеренными высказываниями, рассчитанными на то, чтобы задобрить власти и обосновать просьбы о выделении средств.

Более реалистичное представление о позиции физиков можно получить из описания заседания ученого совета ФИАНа, состоявшегося в 1938 г. На нем обсуждались планы лабораторий по проведению прикладных исследований, например, по спектральному анализу металлов, радиогеодезии, люминесцентным лампам.

Когда очередь дошла до лаборатории атомного ядра, ее сотрудники начали бормотать что-то неопределенное о возможности измерения толщины стенок резервуаров по данным о рассеянии гамма-лучей, испускаемых радиоактивными источниками, которые имелись в институте. Один из членов совета, ныне хорошо известный физик, не смог удержаться и сказал: «Использование физики для нужд народного хозяйства — серьезное дело, и мы делаем много действительно существенного. Но не следует превращать его в игру. Физика атомного ядра — очень важная область фундаментальных научных исследований, и ее нужно развивать, но она не имеет и неизвестно когда еще будет иметь хоть какое-либо прикладное значение»119 . Все присутствовавшие согласились с выступавшим, и заседание было продолжено.

Несмотря на имевшиеся трудности, советские исследования по ядерной физике в 30-е годы были весьма успешными. Виктор Вайскопф, высоко ценивший советских физиков, приехав в Советский Союз, увидел, что они ни в чем не отставали от зарубежных в понимании структуры ядер 120 . Иоффе в заключительных комментариях, сделанных им на конференции по ядерной физике 1937 г., сказал, что в Советском Союзе к этому времени было уже более ста ученых, работавших в области физики ядра. Это примерно в четыре раза превышало численность занятых соответствующими проблемами ко времени проведения первой конференции, состоявшейся в 1933 г. Из тридцати работ, представленных на конференцию 1937 г., сказал он, многие имеют «фундаментальное значение» и свидетельствуют о «широком развитии нашей науки»121 . Месяцем позже Президиум Академии с несомненным удовлетворением отметил рост «молодых научных кадров» в ядерной физике 122 .

К оглавлению

_________________________________________________________

1 Soddy F. The Interpretation of Radium. N. Y.: G. P. Putman's Sons, 1909. P. 249, 250.

2 Вернадский В. И. Избр. соч. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 1. С. 623.

3 Там же. С. 628.

4 Единственная биография Вернадского на английском языке принадлежит перу К. Бэйлса (см.: Bailes К. Е. Science in Russian Culture in an Age of Revolutions: V. I. Vernad-sky and his Scientific School, 1863-1945. Bloomington: Indiana University Press, 1990). Бэйлс, в частности, в очень сочувственных тонах представляет ранний период жизни Вернадского. Биография, написанная И. И. Мочаловым (см.: Мочалов И. И. Владимир Иванович Вернадский. М.: Наука, 1982), основана на широком использовании работ Вернадского и тоже содержит детальное описание раннего периода его жизни. Роль Вернадского в научной жизни России до Октябрьской революции обсуждалась в книге А. Вучинича (см.: Vuchinich A. Science in Russian Culture, 1861-1917. Stanford: Stanford University Press, 1970. P. 411 ff., p. 477 ff.).

5 См.: Зайцева Л. Л., Фигуровский Н. А. Исследования явлений радиоактивности в дореволюционной России. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 186-207; Погодин С. А, Либман Е. П. Как добыли советский радий. М.: Атомиздат, 1977. С. 48.

6 См.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 65.

7 Там же. С. 2.

8 Вернадский В. И. Избр. соч. Т. 1. С. 628.

9 Этот отдел был образован в рамках Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС), организации которой Вернадский способствовал во время войны и в задачи которой входила помощь промышленности в разработке природных ресурсов России.

10 См.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 78-82. В начале 20-х годов грамм радия стоил 200 тысяч рублей. После открытия залежей урана в Бельгийском Конго цена на него упала до 150 тысяч рублей (Там же. С. 155). В 1914 г. эта цена в долларовом исчислении составляла 180 тысяч долларов за грамм, но она опустилась до 100 тысяч долларов в начале 20-х годов (см.: Landa E. R. The First Nuclear Industry// Scientific American. 1982. November. P. 192). В 1918 г. во время переговоров в Брест-Литовске немецкое правительство предложило передать ему радиоактивные остатки и радиоактивную руду (см.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 85).

11 См.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 87-113. Из-за низкого качества руды и отсутствия топлива Хлопин должен был использовать метод фракционного осаждения вместо фракционной кристаллизации (см.: Никольский Б. П., Клокман В. Р. Академик B. Г. Хлопин у истоков советской радиохимии// Академик В. Г. Хлопин: Очерки. Воспоминания современников. Л.: Наука, 1987. С. 29, 30.

12 Вернадский В. Первый год Украинской Академии наук (1918-1919). The Annals of the Ukrainian Academy of Arts and Sciences in the US, Inc. 1964-1968. V. 11, № 1-2 (31-32). P. 14.
Цитата дается в переводе с английского, так как автор воспользовался англоязычным источником. — Прим. перев.

13 Там же.
Цитата дается в переводе с английского, так как автор воспользовался англоязычным источником. — Прим. перев.

14 Об этом свидетельствует сын Вернадского (см.: Вернадский Г. В. Братство «Приютило»// Нов. журн. 1969. Т. 96. С. 153-171). Мочалов представляет другую картину, подчеркивая, что Вернадский продолжал заниматься наукой и образованием в России и что он считал, что большевики делают все возможное для поощрения образования. См. также: Bailes К. Е. Science in Russian Culture... P. 147.

15 См.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. C. 129-131; Мочалов И. И. Владимир Иванович Вернадский. С. 236-239; Организация советской науки в первые годы советской власти (1917-1925): Сборник документов. Л.: Наука, 1968. С. 165-173.

16 Цит. по: Мочалов И. И. Владимир Иванович Вернадский. С. 238.

17 Вернадский В. И. Очерки и речи. I. Пг.: Науч. химико-техн. изд-во, 1922. С. 11.

18 См.: Bailes К. Е. Science in Russian Culture... P. 161, 162, 187-193; Мочалов И. И. Владимир Иванович Вернадский. С. 246-249.

19 Вернадский В. И. По поводу критических замечаний акад. А. М. Деборина// Изв. АН СССР. Отд. мат. и естеств. наук. 1933. С. 401. Эта публикация является ответом Вернадского философу Деборину, который критиковал его и писал, что все мировоззрение В. И. Вернадского глубоко враждебно материализму, нашей сегодняшней жизни, нашему социалистическому строительству (Деборин А. М. Проблема времени в освещении акад. Вернадского// Изв. АН СССР. Отд. мат. и естеств. наук. 1932. С. 568). В сталинские времена обвинения такого рода могли привести к политическим репрессиям. В своем ответе Вернадский называет себя философом-скептиком, что означало, что, по его мнению, не только философия (включая официальную советскую философию) определяет общую степень согласия, которую может определять наука (и только в некоторых конкретных областях) (Вернадский В. И. По поводу... С. 406). О роли, которую играл Вернадский в реформе Академии наук, см.: Graham L. R. The Soviet Academy of Sciences and the Communist Party, 1927-1932. Princeton: Princeton University Press, 1967. P. 99-102, 132-138.

20 В защиту Личкова и других репрессированных ученых Вернадский писал В. М. Молотову, Л. П. Берии и др. (см.: Вернадский В. И. Из писем разных лет// Вестн. АН СССР. 1990. № 5. С. 76-125). В конце 30-х годов он направил письмо в Президиум Верховного Совета, пытаясь добиться освобождения одного из своих арестованных коллег. Он писал, что считает себя морально обязанным говорить с полной откровенностью и что сейчас многие люди оказались в положении Симорина, не имея за собой никакой вины, и на это нельзя закрывать глаза (см.: Гумилевский Л. Вернадский. 2-е изд. М.: Мол. гвардия, 1967. С. 214). Вернадский не получил ответа на это письмо, но продолжал переписываться с Симориным. То обстоятельство, что с Симориным переписывался академик, помогло ему получить работу в лагерной больнице (Там же).

21 См.: Яншин А. Л. Учение В. И. Вернадского о биосфере и переходе се в ноосферу// Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. М.: Наука, 1988. С. 498.

22 Вернадский В. И. Несколько слов о ноосфере// Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. С. 509. Эта статья была написана в 1944 г.

23 Большая часть этого текста помещена в книге В. И. Вернадского «Философские мысли натуралиста» (с. 20-195), по некоторые важные его части были опубликованы только в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (1988. № 1. С. 71-79). Эти части содержат дискуссию о диалектическом материализме.

24 О демократическом характере науки см. главу «Научная мысль как планетное явление» в «Философских мыслях...» (с. 95).

25 О Хлопине см.: Вдовенко В. М. Академик В. Г. Хлопин: Научная деятельность. М.: Атомиздат, 1962. См. также: Радиевый институт им. В. Г. Хлопина. Л.: Наука. 1972; Академик B. Г. Хлопин. Очерки...

26 Погодин С. Л., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 114 и далее, 122. 133-136, 179, 180; Либман Е. П. Радий// Наука и жизнь. 1939. № 6. С. 55. В статье Либмана говорится, что рудник в Тюя-Муюн «временно законсервирован» и что его заменили новые рудники, однако остается неясным, что же это за новые рудники. Шимкин указывает на источник, который в 1936 г. утверждал, что потребности Советского Союза были обеспечены за счет радия, извлекаемого из водяных скважин в Ухте и руды из Тюя-Муюн (см.: Shimkin D. В. Minerals: A Key to Soviet Power. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1953. P. 149).

27 См.: Погодин С. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 177.

28 АРАН. 518-2-17. С 20. См. также: Полищук В. Р. Судьба профессора И. Я. Башилова// Репрессированная паука/ Под ред. М. Г. Ярошецкого. Л.: Наука, 1991. C. 355.

29 См.: Шпольский Э. В. Очерки по истории развития советской физики. 1917-1967. M.: Наука, 1969. С. 54.

30 См.: Гуло Д.Д., Осиновский АН. Дмитрий Сергеевич Рождественский. М.: Наука, 1980. С. 89-91. У этого эпизода имеется курьезное продолжение. Искаженная версия о работе Рождественского, кажется, легла в основу сообщения, появившегося в лондонском еженедельнике «Нейшн» 20 ноября 1920 г. (с. 274), где было написано: «На днях в радиограмме из Москвы сообщалось, что один русский ученый наконец раскрыл секрет атомной энергии. Если эта новость окажется правдой, то человек, владеющий этим секретом, может пренебречь нашими усилиями но добыче угля и укрощению водопадов». Эта статья была, очевидно, показана Ленину за кулисами Большого театра во время VIII Съезда Советов и вызвала разговор об атомной энергии (см. статью Е. Драбкиной «Невозможного нет», опубликованную в № 12 «Нового мира» за 1961 г., с. 6-10). Одним из принявших участие в разговоре был публицист, член партии большевиков, И. И. Скворцов-Степанов, который позднее написал в книге об электрификации (которую Ленин предварил предисловием), что «практическое, промышленное приложение этого достижения [открытия радиоактивности] не за горами» (см: Погодин Р. А., Либман Е. П. Как добыли советский радий. С. 9). Что подумал Ленин о сообщении, согласно которому русский ученый открыл секрет атомной энергии, неизвестно.

31 См.: Гуло Д.Д, Осиновский А. Н. Дмитрий Сергеевич Рождественский. С. 92; Фриш С. Э. Сквозь призму времени. М.: Политиздат, 1992. С. 87.

32 См.: Гуло Д. Д., Осиновский А. Н. Дмитрий Сергеевич Рождественский. С. 88-97. Это, однако, спасло жизни ученым, потому что Рождественский остался жив только благодаря специальному пайку, который он получил как председатель этой комиссии (см. письмо Геннадия Горелика от 26 марта 1933 г.). См. также: Начало атомных исследований// Природа. 1967. № 11. С. 33, 34. Физический отдел Радиевого института достиг небольшого прогресса. Мысовский, его заведующий, работал над усовершенствованием высоковольтного ускорителя частиц, но не продвинулся дальше создания моделей различных установок. Об этой ранней работе см.: Игонин В. В. Атом в СССР. Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1975. С. 139 и далее.

33 «Год чудес». — Прим. ред.

34 См.: Игонин В. В. Атом в СССР С. 176 и далее; Gowing M. Britain and Atomic Energy. L.: Macmillan, 1964. P. 17, 18.

35 Предложение было сделано Ф. Хаутермансом.— Прим. ред.

36 См.: Иваненко Д. Д. Модель атомного ядра и ядерные силы// 50 лет современной ядерной физике/ Под ред. Б. М. Кедрова. М.: Энергоатомиздат, 1982. С. 18-52, в частности 22-24.

37 См. Перфилов Н.А., Петржак К. А., Эйсмонт В. П. От радиоактивности к физическим основам атомной энергетики// Очерки по истории ядерной физики в СССР. Киев: Наук, думка, 1982. С. 29; АРАН. 518-2-17. С. 5, 33, 35, 36.

38 Об организации «группы по ядру», созданной в 1932 г., см.: Соминский М. С. Абрам Федорович Иоффе. Л.: Наука, 1964. С. 361, 362. О выделении 100 тысяч рублей см. отчет А. Ф. Иоффе за 1933 г. (Научно-организационная деятельность академика А. Ф. Иоффе. Л.: Наука, 1980. С. 85).

39 См.: Френкель В. Я. Первая всесоюзная ядерная конференция// Чтения памяти А. Ф. Иоффе. Л.: Наука, 1985. С. 77.

40 О трудах конференции см.: Атом-нос ядро/ Под ред. М. П. Бронштейна и др. Л.; М.: Гос. техн.-теорет. изд-во, 1934. См. также: Гринберг А. П., Френкель В. Я. Игорь Васильевич Курчатов в Физико-техническом институте. Л.: Наука, 1984. С. 125-129; Иваненко Д. Д. Модель атомного ядра. С. 33-37.

41 См.: Соминский М. С. Абрам Федорович Иоффе. С. 362, 363; Вклад академика А. Ф. Иоффе в становление ядерной физики в СССР. Л.: Наука, 1980. С. 13, 14.

42 Харитон Ю. Б. Доклад на сессии, посвященной 100-летию со дня рождения А. Ф. Иоффе// Иоффе А. Ф. Встречи с физиками. 2-е изд. Л.: Наука, 1983. С. 242.

43 См.: Иоффе А. Ф. Над чем работают советские физики// Иоффе А. Ф. О физике и физиках. Л.: Наука, 1977. С. 135-136. Среди советских физиков, кажется, только Ландау имел представление о том, каким образом могла бы быть освобождена атомная энергия. Немецкий физик Рудольф Пайерлс в 1934 г. отправился в туристический поход с Ландау и их общим другом, инженером. Однажды инженер спросил: «Что это все говорят об атомной энергии? Что это — фантастика или тут имеется какая-то реальная возможность?» Ландау ответил, что достичь этого «трудно, потому что, видите ли, существуют реакции, в процессе которых можно освободить энергию из ядер, но сделать это с помощью заряженных частиц было бы очень неэффективно; они теряют энергию во время своего движения. Другое дело нейтроны — они энергию не теряют. Но на сегодня мы знаем только один способ получения нейтронов — за счет бомбардировки заряженными частицами, т. е. мы опять возвращаемся к тем же проблемам. Но если когда-нибудь будет найдена реакция, которую вызывают нейтроны и в процессе которой возникают вторичные нейтроны, это все решает» (см.: Peierls R. / / Nuclear Physics in Retrospect/ Ed. R. M. Stuewer. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1979. P. 79).

44 Александров А. П. Годы с Курчатовым// Наука и жизнь. 1983. № 2. С. 12. В 1932 г. Бухарин присутствовал на лекции Георгия Гамова о ядерных реакциях и энергии, вырабатываемой на Солнце. После лекции Бухарин сказал, что раз в неделю в ночное время в распоряжение Гамова на несколько минут может быть предоставлена вся электрическая мощность московского промышленного района, так что он смог бы ее направить в очень тонкую медную проволочку, насыщенную маленькими «пузырьками» смеси водорода и лития и тем самым создать контролируемую термоядерную реакцию. «Я решил отклонить это предложение,— писал Гамов позднее,— и я рад, что так поступил, так как это не сработало бы» (Gamov G. My World Line. N. Y.: Viking Press, 1970. P. 121).

45 См.: Мысовский Л. В. Выступление// Изв. АН СССР. Сер. физ. 1936. № 1. С. 333.

46 Тамм И. Е. Заключительное слово// Изв. АН СССР. Сер. физ. 1936. № 1. С. 346, 347. На заседании организационного комитета конференции возникла дискуссия о возможности освобождения атомной энергии. Френкель и Иоффе говорили о том, что это будет возможно в не слишком отдаленном будущем. Рождественский возразил, что это произойдет не ранее чем через столетие (см.: Визгин В. П. Мартовская (1936) сессия АН СССР: Советская физика в фокусе. II (архивное приближение)// Вопр. истории естествознания и техники. 1991. № 3. С. 41, 42.

47 См.: Головин И. Н. И. В. Курчатов. 3-е изд. М.: Атомиздат. 1978. С. 5-14; Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 8, 9. Интересное описание университета того времени дано в письмах Якова Френкеля (см.: Френкель В. Я. Яков Ильич Френкель. М.; Л.: Наука, 1966. С. 53-67).

48 См. автобиографию И. В. Курчатова в кн.: Физики о себе/ Под ред. B. Я. Френкеля. Л.: Наука, 1990. C. 311.

49 См.: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 15-20; Гринберг A. П., Френкель В. Я. Игорь Васильевич Курчатов... С. 9-19.

50 Об институте Иоффе в середине 20-х годов см.: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 21-25; Гринберг А. П., Френкель В. Я Игорь Васильевич Курчатов...С. 20-31; Семенов Н. Н. Наука и общество. 2-е изд. М.: Наука, 1981. С. 338-369; Александров А. П. Академик А. Ф. Иоффе и советская наука// УФН. 1980. Сентябрь. С. 527.

51 Цит. по: Кикоин Л. Юность академиков. М.: Сов. Россия, 1970. С. 97.

52 Цит. по: Рейнов Н. М. Физики — учителя и друзья. Л.: Лениздат, 1975. С. 35.

53 См.: Александров А. П. Годы с Курчатовым. С. 11.

54 См.: Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 47-61; Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 25-30.

55 В английской научной литературе. — Прим. ред.

56 См.: Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 47-61.

57 Харитон Ю. Б. Незабываемое// Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове/ Под ред. А. П. Александрова. М.: Наука, 1988. С. 78.

58 Алиханов А. И. Жизнь, отданная науке// Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 54.

59 См.: Френкель В. Я., Гаспарян Б. Г. Академик А. И. Алиханов// Вопр. истории естествознания и техники. 1982. № 2. С. 75-84.

60 См.: Воспоминания об академике Л. А. Арцимовиче. М.: Наука, 1981. С. 5; Соминский М. С. Абрам Федорович Иоффе. С. 274.

61 См.: Дмитрий Владимирович Скобельцын/ Под ред. С. Н. Вернова, Н. А. Добротина, Г. Т. Зацепина. М.: Изд-во АН СССР, 1962.

62 См.: Рейнов Н. М. Физики — учителя и друзья. С. 52, 56.

63 См.: Кикоин И. К. Он прожил счастливую жизнь// Кикоин И. К. Рассказы о физике и физиках. М.: Наука, 1986. С. 88.

64 См.: Рейнов Н. М. Физики — учителя и друзья. С. 44-50; Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 19-21.

65 См.: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 20.

66 I Married a Russian: Letters from Kharkov/ Ed. L. Street. N. Y.: Emerson Books, 1947. P. 29. Имя англичанки — Эдна Купер. Это довольно странная книга, но, несомненно, основанная на подлинном материале. Она была составлена во время войны из писем, написанных в 30-е годы и не предназначавшихся для публикации.

67 Интервью с И. Н. Головиным (15 ноября 1990 г.).

68 См.: Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 62-74; Курчатов И. В. Избр. тр.: В 3 т. Т. 2: Нейтронная физика. М.: Наука, 1983. С. 6, 7.

69 Курчатов впервые установил это на примере брома-80 (см.: Гринберг А. П., Френкель В. Я. Игорь Васильевич Курчатов... С. 74-80; см. также: Гринберг А. П. К истории изучения ядерной изомерии// УФН. 1980. Декабрь. № 4. С. 663-678.

70 Интервью с Морисом Гольдхабером, взятое Г. Любкин и Ч. Вайнером 10 января 1966 г. (Niels Bohr Library, American Institute of Physics, New York. P. 27).

71 См.: Володин Б. Повесть об Игоре Васильевиче Курчатове// Пути в незнаемое. Сб. 16. М.: Сов. писатель, 1982. С. 72. Повесть основана на записях бесед с И. И. Гуревичем и Г. Н. Флеровым.

72 См.: Алиханов А. И. Жизнь, отданная науке. С. 55; Гринберг А. П., Френкель В. Я. Игорь Васильевич Курчатов... С. 82, 83.

73 См.: Володин Б. Повесть об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 72. Несмотря на сотрудничество Курчатова с Мысовским, снабжение ампулами со смесью радона и бериллия было недостаточным. Иоффе жаловался на это в своем выступлении в 1933 г. Ситуация не изменилась к лучшему, поскольку на мартовской (1936 г.) сессии Мысовский заявил, что исследования тормозятся из-за недостатка в радиоактивных материалах. Тамм согласился с этим, признав, что нехватка радия очень плохо сказывается на работе и замедляет ее (см.: Тамм И. Е. Заключительное слово... С. 346). Сессия предложила обратиться в правительство с просьбой о выделении радия для ядерных лабораторий.

74 АРАН. 518-2-17. С. 5; АРАН. 518-2-52. С. 244.

75 См.: Вернадский В. И. Выступление// Изв. АН СССР. Сер. физ. 1936. №2. С. 330, 331. Предложение Тамма о циклотроне было сделано в наброске его статьи, который был распространен перед его выступлением. Во время своего выступления Тамм отозвал это предложение и сказал только, что необходимо было бы принять какое-либо соглашение, благодаря которому циклотрон мог бы использоваться наиболее эффективно ведущими физиками-ядерщиками страны. Однако это не успокоило Вернадского.

76 См.: Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 85.

77 Там же. С. 84-95.

78 См.: Лемберг И. X., Найденов В О., Френкель В. Я. Циклотрон Физико-технического института им. A. Ф. Иоффе РАН (к 40-летию со дня пуска)// УФН. 1987. Ноябрь. С. 409.

79 См.: Вклад академика А. Ф. Иоффе... С. 15-17.

80 См.: Лемберг И. X., Найденов B. О., Френкель В. Я. Циклотрон... С. 8.

81 Володин Б. Повесть об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 78.

82 Там же. С. 77, 78 А. Б. Мигдал, Г. Н. Флеров, Л. И. Русинов, И. С. Панасюк, Л. А. Арцимович, Я. И. Френкель, М. П. Бронштейн, А. И. Алиханов и Д. В. Скобельцын также приняли участие в этом проекте. М. Г. Мещеряков, К. А. Петржак и И. И. Гуревич представляли Радиевый институт. После открытия деления ядер к ним присоединились Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович из Института химической физики.

83 Ernest О. Lawrence Papers, Bancroft Library, U. С. Berkeley, Bane MSS 72/117c, carton 17. folder 38; Frenkel's to Lawrence, Sept. 14, 1934; Lawrence to Kurchatov, Oct. 1, 1934.

84 См.: Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 125-136; Игонин В. В. Атом в СССР. С. 26-37.

85 См.: Соминский М. С. Абрам Федорович Иоффе. С. 381, 382; Обреимов И. В.// Воспоминания об А. Ф. Иоффе. Л.: Наука, 1973. С. 50-53; Научно-организационная деятельность... С. 110-118. Среди тех, кто был направлен в Харьков, следует назвать И. В. Обреимова, А. И. Лейпунекого, Л. В. Шубникова, Л. В. Розенкевича, В. С. Горского, К. Д. Синельникова и Д. Д. Иваненко.

86 См.: Воспоминания об А. Ф. Иоффе. С. 53; Гринберг А. П., Френкель B. Я. Игорь Васильевич Курчатов... C. 63, 67, 68, 84.

87 См. письма Иоффе от марта 1920 г. и от 30 ноября 1931 г. в сборнике «Эренфест — Иоффе: Научная переписка 1907-1933 гг.» (2-е изд. Л.: Наука, 1990. С. 285, 294).

88 См.: Weissberg A. The Accused. N. Y.: Simon and Schuster, 1951. P. 155; I Married a Russian..., passim; Трапезникова О. Н. Воспоминания// Шубников Л. В. Избранные труды. Воспоминания. Киев: Наук, думка, 1990. С. 280; Лейпунский А. И. Избранные труды. Воспоминания. Киев: Наук, думка, 1990. СИ.

89 См.: Weissberg A. The Accused. P. 157.

90 См.: Weissberg A. The Accused. P. 49-53, 157, 158; I Married a Russian... P. 133, 145; Лейпунский А. И. Избранные труды... С. 9.

91 См.: Lewis R. A. Industrial Research and Development in the USSR. 1924-1935. PhD diss., University of Birmingham, 1975. На с 135 показано, что в 1934 г. бюджет УФТИ составлял 1981 тысячу рублей, а в институте Иоффе был равен 786 тысячам рублей. Льюис определяет полный штат института в 1935 г. в 230 человек (в том числе 42 научных работника). В письме Резерфорду от 31 января 1936 г. Лейпунский указывает для личного состава цифру 450 (см.: Rutherford Collection. Cambridge University Library).

92 См.: Weissberg A. The Accused. P. 157-158; Трапезникова О. Н. Воспоминания... С. 277-291.

93 См. письмо к автору В. Вайскопфа от 13 мая 1993 г.

94 См.: Weissberg A. The Accused. P. 158.

95 I Married a Russian... P. 263, 264.

96 Ibid. P. 276.

97 Интервью с В. Вайскопфом (15 августа 1980 г.).

98 См.: Weissberg A. The Accused. Книга посвящена чистке в институте.

99 См.: Weissberg A. The Accused. P. 364. Артур Кестлер следует показаниям жены Вайсберга (см.: Koestler A. Darkness at Noon. N. Y.: Mac-millan, 1941).

100 Капица П.Л. Письма о науке. М.: Моск. рабочий, 1989. С. 174-175.

101 См.: Капица П. Л. Письма о науке. С. 179; Ландау Л. Дерзать рожденный// Коме, правда. 1964. 8 июля. См. также: Горелик Г. Е. Моя антисоветская деятельность// Природа. 1991. № и. с. 93-104.

102 См.: Koestler A. Introduction / / Weissberg A. The Accused. P. xi; O Шубникове см.: Шубников Л. В. Избранные труды...

103 См.: Weissberg A. The Accused. P. 505, 506; Косарев В. В. Физтех, Гулаг и обратно// Чтения памяти А. Ф. Иоффе. 1990. СПб., Наука, 1993. Автор дает детальное описание харьковского дела.

104 См.: Горелик Г. Е. Предыстория ФИАНа и Г. А. Гамов. М.: Изд. Ин-та истории естествознания и техники, 1990. (Препринт).

105 См.: Франк И. М. Начало исследований по ядерной физике в ФИАН// УФН. 1967. № 1. С. 12; Левшин Л. В. Сергей Иванович Вавилов. М.: Наука, 1977. С. 184-186.

106 См.: Левшин Л. В. Сергей Иванович Вавилов. С. 198-204. См. также: Черенков П. А. Служение науке// Сергей Иванович Вавилов: Очерки и воспоминания. М.: Наука, 1981. С. 193-195. Вавилов умер в 1951 г.

107 Франк И. М. Начало исследований... С. 16.

108 См.: Левшин Л. В. Сергей Иванович Вавилов... С. 191.

109 См.: Фейнберг Е. Л. Вавилов и вавиловский ФИАН// Сергей Иванович Вавилов... С. 252.

110 Там же.

111 См.: Дорфман Я. Г.// Воспоминания об А. Ф. Иоффе... С. 98.

112 Вклад академика А. Ф. Иоффе... С. 28.

113 Хроника// Вестн. АН СССР. 1938. № 11-12. С. 129.

114 Там же.

115 АРАН. 518-2-19. С. 8.

116 Интервью Рудольфа Пайерлса, данное Ч. Вайнеру в августе 1969 г. (Niels Bohr Library, American Institute of Physics. P. 17).

117 См.: Научно-организационная деятельность... С. 247, 249.

118 Там же. С. 254.

119 Фейнберг Е. Л. Вавилов и вавиловский ФИАН... С. 252.

120 Интервью с В. Вайскопфом (15 августа 1980 г.).

121 Иоффе А. Ф. О физике и физиках. С. 62.

122 См.: Вклад академика А. Ф. Иоффе... С. 24. Здесь отдельно упоминаются братья Алихановы, Векслер, Черенков и Франк, но отсутствует имя Курчатова.