Ёко Oта
Светлячки

 

1 | 2 | 3

 

Пошел дождь. Мы заторопились к Мицуко Такада.

— Возьмите мою машину. Потом можете отвезти нашего друга домой, — предложил мне Ямадзаки.

Испугавшись ненастья, я решила воспользоваться любезностью доктора. Вспомнила о двоюродной сестре, но заводить разговор о ней было уже поздно.

Мы сели в малолитражку и поехали сквозь пелену дождя. Под мостом показался маленький домик барачного типа, выкрашенный в белый цвет.

— Вот здесь, — произнес Кикава в тот самый момент, когда у меня мелькнула догадка, что это и есть жилище Мицуко. Мы остановились напротив ее лавчонки. Еще из машины я увидела в прихожей стеклянный ящик, в котором были выставлены хлеб, незатейливые сладости, лимонад, молоко. Кикава заговорил с лысым мужчиной лет пятидесяти. За ним мелькнула хрупкая девушка в выцветшем черном платье и тут же исчезла в глубине дома. Я вошла в прихожую.

— Переодеться пошла, — сказал мужчина, отец Мицуко, приветливо улыбаясь.

В ожидании хозяйки я присела на порог лавчонки, положив на колени сверток с подарком. Вскоре она появилась. У меня перехватило дыхание. Несомненно, несколько минут назад я видела именно эту хрупкую фигурку в черном.

Сейчас передо мной стоял призрак, а не человеческое существо. Белоснежная блузка и нарядная юбка в цветочек еще больше подчеркивали чудовищно безобразное лицо. Быть может, Мицуко Такада специально решила ошеломить меня своей внешностью? Она бесстрастно взирала на меня, даже не поздоровавшись. Я расплакалась. Меня била дрожь, и я не могла совладать с собой. Хотелось подойти к этому призраку и обнять его, но у меня, как, впрочем, у большинства японцев, нет привычки выражать чувства таким образом.

Я громко разрыдалась, не в силах остановить поток слез. Девушка застыла на месте, не сводя с меня глаз. Потом сделала ко мне шаг.

— Успокойтесь. Я давно смирилась со своей участью, — сказала она, обнимая меня.
Слова застряли у меня в горле. Я молча протянула Мицуко принесенный подарок. Ее пальцы были такими же скрюченными и темно-коричневыми, как у Кикава.
— Простите меня, пожалуйста, — сквозь слезы вымолвила я. — Мне хотелось просто поговорить с вами и кое-что записать для себя, не для газеты. Вот приготовила блокнот, ручку, но теперь не могу ничего...
— Не выпьете ли молока? — спросила ласковым материнским тоном Мицуко, которая по возрасту годилась мне в дочери.
Она подала стакан с молоком и соломинку. Кикава пил содовую. Я чувствовала себя подавленной.
— Пройдите, пожалуйста, в дом, — предложила Мицуко. — Отдохните немного.

Она, похоже, готова была раскрыть передо мной душу, хотя я предупредила, что не в состоянии ни о чем расспрашивать. Она распахнула дверь, и мы вошли в жилую половину Дома. Комната выходила окном на реку. Потолок наполовину обвалившийся. В стенах зияли щели.
— В тот день часть дома рухнула в воду. Мы кое-что выловили, подлатали... Во всяком случае, спать есть где, — проговорил отец девушки.
Река в дымке измороси несла воды в залив Удзина. Отец Мицуко сам начал рассказ о том, что мне хотелось узнать.
— Девочку так изуродовало — поскорее бы операцию сделали. Ей тогда четырнадцать было. Врачи говорят, что оперировать нужно, когда Мицуко станет постарше. Сколько выстрадала, бедняжка...
— Стоит ли затягивать?
— Каждый год тайфун уносит из залива садки, в которых мы разводим устриц. А нас ведь только этот промысел и кормит. Разорит стихия садки — вот и бедствуем. Какие уж тут пластические операции, когда денег нет.

Я попыталась вывести разговор из мрачного русла.
— Любой может заниматься разведением устриц? — обратилась я к девушке, не проронившей при нас ни слезинки.
— В море всем продают участки, любые, — ответила она ровным голосом. — У нас, конечно, маленький.
— Стало быть, годовой урожай может в одночасье унести? Достается вам! — произнес Кикава, улыбаясь некстати.

Выйдя на веранду, я окинула взором то место, где река сливается с морем. Любимый мой пейзаж.

Я нарисовала план района, где находится дом Тэйко, и передала листок Мицуко.
— Если позволите, еще зайду. И вас ждем в гости.
— Обязательно. Принесу вам свежей рыбы, — незамедлительно отозвалась Мицуко.

Дождь не утихал. Едва мы уселись в машину, как Кикава задумчиво сказал:
— Не поехать ли мне со списками жертв в Токио, в штаб Макартура¹? Вряд ли американцы так дадут деньги на нужды пострадавших. Прямо сейчас бы к генералу отправился.
— Выбросьте из головы. Зачем подставлять себя под новые удары? Ничего, кроме неприятностей, не добьетесь.
— Не советуете, значит...

Я вспомнила статью в какой-то газете о том, как группа женщин из организации, выступающей против повышения платы за электричество, посетила начальника управления природных ресурсов при штабе оккупационных войск. Они отправились в ведомство Макартура из лучших побуждений, а их там обругали. Японцы, узнавшие электричество всего лишь сорок лет назад, мол, еще не научились разумно расходовать его. Если повышение платы не устраивает — никто не запрещает вернуться к свечам. Не знаю, так ли произошло все на самом деле, но я сочла нужным рассказать Кикава эту поучительную историю.

— Вон как повернули! Да-а. Все же съезжу в Токио. Будь что будет, но молчать не следует.
— А я бы привела к ним в штаб несколько таких вот несчастных девушек, как Мицуко Такада. Ничего не говорить, просто показать их. Только не угадаешь ведь, как американцы среагируют.

Дождь упорно барабанил по крыше малолитражки.

 

V

Каждый вечер я возвращалась поздно, поэтому спала почти до обеда. Сквозь дрему мне почудилось, будто кто-то пришел. Я услышала голоса — сначала вежливый девичий, а потом матери. Звуки замерли, и опять повисла тишина.

Тэйко была на работе, Куми — в школе. Я никак не могла стряхнуть с себя сон. Потом раздались рыдания матери. Сдавленные, скорбные. Судорожные всхлипы не прекращались.

Мать зашла в комнату, тронула меня за колени.
— Появилась та девушка, Мицуко Такада, о которой ты рассказывала.
— Неужели?

Я поспешно вскочила и оделась. С помощью матери быстро скатала постель.

— Я хотя и слышала от тебя о бедняжке, но такого ужаса не могла вообразить. Не сдержалась, расплакалась перед ней, — сквозь слезы бормотала мать, укладывая матрац в стенной шкаф.

Мицуко прошла в комнату. На ней были блузка и юбка, которые я уже видела. Молодежный стиль ее одежды не гармонировал с фигурой Мицуко, в которой не было грации и стремительности, присущих ее возрасту. Девушка ступала обгоревшими ногами, неуклюже переваливаясь с боку на бок.

— Не знаю, право, понравится ли вам, — сказала она, усаживаясь в тесной каморке и развязывая фуросики.
На фоне фиолетового фуросики изуродованные пальцы казались почти что черными.
— Откуда это? — спросила я, развернув газетную бумагу, в которой оказались раки.
— Утром с отцом наловили в реке. Они вареные, попробуйте, пожалуйста.

Я вспомнила свою тетку, которая неожиданно умерла в Двадцать девять лет, поев речных раков, но ничего не сказала девушке.

Мицуко сообщила, что сегодня пойдет смотреть ревю. Билет она получила в своем профсоюзе. Ансамбль "Сётику" выступал в Доме культуры, который построили неподалеку от плаца.

— Начало в час, вот я и навестила вас по пути.
Я удивилась, что Мицуко решилась пойти на представление.
— Давай тогда пообедаем.
— Не беспокойтесь, я взяла с собой еду. Впрочем, я не пойду, передумала.
— Почему?
— Вообще-то я и не собиралась...
— Неприятно показываться лишний раз на людях? — осторожно спросила я.

Казалось, девушка готова довериться мне. В моей писательской голове уже зародился план постепенно, шаг за шагом проникнуть в душу Мицуко. Я сосредоточилась на творческой задаче.

— Я привыкла к тому, что меня разглядывают. Даже в кино часто одна хожу и по центральным улицам гуляю.
Печальное признание.
— Этой весной на празднике нашего профсоюза я вместе с другими девушками танцевала на сцене. Люди оцепенели от страха, а я кружилась и кружилась.
Я молчала.
— Танцевала и думала, что похожа на дьявола, пустившегося в пляс. Плакала и смеялась, а некоторые зрители рыдали.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло. Глаза Мицуко были сухими. И сегодня ни слезинки. Казалось, она надеется на отмщение. Мицуко говорила сбивчиво, с паузами.

— Одно время я ходила в католическую церковь. Поверила рассказам о спасении, но на таких, как я, божья благодать не сходит. Мне в религии уповать не на что.
— От веры ты отвернулась, значит. Что же тебя к этому подтолкнуло?
— Прихожанкой того же храма была одна иностранка. Она всегда подолгу и мрачно смотрела на мои руки. Однажды она подарила мне перчатки из красной шерсти — сама связала, чтобы не мучиться при виде моих безобразных пальцев. На следующее утро я не пошла к службе.

Двухлетняя Кономи появилась с тарелкой печенья. Прижавшись ко мне, девочка немигающим взором уставилась на Мицуко.

— Иностранки ведь тоже разные бывают. Меня часто фотографируют на улице. Щелкнут, а потом отвернутся и шарят в сумочке. Зажмут в кулаке полсотни иен и суют мне. Я отвечаю, что не нуждаюсь в милостыне, а переводчик настаивает — неудобно, мол, обижать зарубежных гостей.
— Они, верно, не разбираются в японских деньгах.
— Прекрасно понимают. Некоторые даже двадцать иен подают. Разглядывают меня, как зверушку в зоопарке. Это у них на физиономиях написано.

Посмотрев повнимательнее в лицо Мицуко, я увидела, что ее глаза, несколько несимметричные из-за натянутой кожи, очень выразительны.

— Глаза у меня, наверно, блестят?
— Да, действительно.
— С того августовского дня так сверкают... — Помолчав, Мицуко добавила: — Так хочется стать доброй.
— Какие у тебя планы на будущее?
— Поскорее бы стать на ноги и помогать несчастным. Быстрее бы дожить до тридцати. Вот и все мои планы.

Мать приготовила обед на двоих. Кономи, пыхтя, помогала бабушке. Они поставили перед нами еду. Рис сыпался изо рта Мицуко — губы девушки тоже были деформированы. Нижняя сильно оттянута вниз, почти к подбородку. Девушке приходилось палочками заталкивать еду поглубже... Поев немного, Мицуко отложила палочки.

— Не жалеешь, что пропустила представление?
— Мне сегодня совсем не хотелось туда идти. Если я не мешаю, с удовольствием побуду с вами подольше.

Я предложила Мицуко погулять. Мне хотелось пройти с девушкой-призраком по центру города, однако ноги сами понесли в безлюдное место.

— А что, если нам к развалинам замка отправиться?
— Хорошо.

Бараки стояли рядами, а между ними, вдоль узких тропок, тянулись к солнцу цветы. Около каждой лачуги росли овощи. Все домишки были огорожены. Казалось, их обитатели стремились показать, что намерены жить долго, не боясь смерти.

Вода во рву подернулась ряской. Мы подошли к воротам. Каменная стена пылала, напоминая по колориту старинный ситец. Алый цвет переходил в медно-красный, в бледно-зеленых бликах играли нежно-желтые.

— Вот здесь собираются поставить памятник поэту, покончившему жизнь самоубийством.
— Я читала в газете. Почему он так поступил?
— Самоубийство — дело сложное, попробуй разберись. Говорят, будто в Тамики Хара природой была заложена склонность к самоубийству. Кто знает? Вообще-то я не связываю его смерть только с атомной трагедией. Это видно хотя бы по его произведениям, таким, например, как "Летние цветы", "Упокой души". Приходи сюда почаще, когда памятник откроют. Я из Токио не смогу часто приезжать.
— Шестого августа обязательно буду приходить.
— Тогда запомни и годовщину смерти Хара — тринадцатое марта.

Мы пересекли плац и оказались у трамвайной остановки около Аиоибаси. Я без всякой цели села с девушкой в трамвай...

 

Поздно вечером я снова возвращалась туда, где когда-то маршировали солдаты. Пахло травой. Цветы наслаждались ночной свежестью. Я не боялась заблудиться в лабиринте безликих лачуг — дом Тэйко находился за колонкой.

Под ногами мелькали светлячки. Они пока еще не летали. Я опустилась на колени. Крошечные насекомые, излучая сияние, прыгали в густой траве. Я посадила светлячка на ладонь.

— Эй! — шепнула я. —Ты, верно, призрак солдата. Как только все вы погибли, война и окончилась. Теперь ты свободен, лети куда хочешь! Поднимись высоко-высоко!

Я взмахнула рукой. Светлячок легко соскользнул с ладони. Трава вспыхивала искорками. Слизняки, не дававшие нам проходу, тоже наводили на мысли о душах умерших.

Я вошла в дом. Тэйко, дети, мать крепко спали, а я не могла сомкнуть глаз. Истинными хозяевами комнатушки в три татами были слизняки.

— Вы, верно, в прежней жизни были солдатами. Хотите что-то сказать нам? Неужели до сих пор нет вам покоя?

Я произнесла вслух то, о чем думала по ночам.

_________________________________________________________

¹ Д. Макартур (1880 - 1964) - генерал американской армии; во вторую мировую войну командовал вооруженными силами США на Дальнем Востоке, с 1945 г. - командующий оккупационными войсками в Японии