Дэвид Холловэй. Сталин и бомба.
Глава пятая. Начало
I
12 апреля 1943 г., выполняя решение Государственного комитета обороны — приступить к атомному проекту, Академия наук
приняла секретное постановление о создании новой лаборатории для Курчатова. Она стала известна как Лаборатория № 2,
поскольку руководство не хотело, чтобы название раскрывало ее функции1.
Находясь формально в составе Академии наук, Лаборатория № 2 подчинялась на самом деле Первухину и Совету Народных
Комиссаров. Первухин был тем представителем правительства, с которым Курчатову предстояло иметь дело. Кафтанов отошел
на задний план.
Курчатов написал для Первухина доклад, озаглавленный «Протон, электрон и нейтрон», из которого тот мог получить
основные сведения о структуре атомов2. В следующем месяце он составил
более обширный доклад «Урановая проблема», где описал путь, пройденный от открытия радиоактивности к пониманию
атомной структуры, и рассказал о разработке ускорителей частиц и их роли в ядерной
физике3. В этом докладе давался обзор представлений о цепной ядерной реакции
по состоянию на июнь 1941 г., когда соответствующие исследования в СССР были прекращены. Курчатов лишь кратко остановился
на атомной бомбе, упомянув, что цепная реакция на быстрых нейтронах в блоке урана-235 приведет к «взрыву исключительной
силы». Но это будет зависеть, писал он, от «решения невероятно сложной технической задачи выделения большого количества
этого изотопа из обычного урана»4. Потребуется по меньшей мере несколько
килограммов чистого урана-235. Оценки критической массы лежат, отмечал Курчатов, в пределах от двух до сорока килограммов.
В этом докладе Курчатов коротко коснулся и элемента 94, но не упомянул, что его можно использовать вместо урана-235 в
качестве активного материала для бомбы5.
Курчатов писал свой доклад после того, как ознакомился с разведывательными материалами, полученными из Англии. То,
что он узнал из них, сильно повлияло на содержание доклада, так как в этих материалах особое внимание уделялось различным
возможным типам ядерной сборки6, в которой мог быть получен элемент
947. Курчатов, однако, не заострил на этом внимания и не сослался прямо
на информацию, полученную от разведки. Отсюда можно предположить, что данный доклад был рассчитан на то, чтобы просветить
не только Первухина, но и других членов правительства. Тех, кто имел доступ к разведывательным материалам или вообще знал
о них, было очень мало. Написав доклад 7 марта, Курчатов передал его черновики помощнику Первухина А. И. Васину, чтобы
тот их уничтожил8. В последующие годы Курчатов должен был получать
специальное разрешение, чтобы показать какие-либо разведывательные данные, полученные из-за границы, своим коллегам-ученым.
В те времена он должен был использовать подобную информацию, не ставя своих коллег в известность, откуда она была получена.
И он делал это, указывая перспективные направления исследований и выдвигая новые идеи на совещаниях и семинарах. Так, в
своей памятке от 22 марта он пишет, что никому не известно, кто автор доклада, но Алиханов и Кикоин ознакомлены с аргументами,
содержащимися в нем9.
Курчатов встретился со своими ближайшими коллегами — Харитоном, Флеровым, Зельдовичем, Кикоиным, Алихановым и Лейпунским
в Москве в гостинице «Москва», чтобы принять решение о главных направлениях
исследований10. На себя он взял проектирование и постройку экспериментального
реактора, производящего образцы элемента 94 для химического и физического
анализа11. Первое решение, которое ему предстояло принять, заключалось
в выборе типа сборки. В своем апрельском докладе Первухину он оценил, что для тяжеловодного реактора потребуется
15 тонн тяжелой воды, две тонны природного урана, а для уран-графитовой системы — 500-1000 тонн графита и 50-100
тонн урана12. К началу июля Курчатов выбрал в качестве замедлителя
графит, и это несмотря на то, что для тяжеловодного реактора потребовалось бы значительно меньше урана. Главная
причина такого выбора заключалась в том, что получить графит было легче, чем тяжелую воду: в Советском Союзе имелись
электродные заводы, где производился графит, в то время как строительство головного завода по производству тяжелой
воды, которое перед войной планировалось осуществить при азотном заводе в Чирчике в Таджикистане, так и не было
закончено. Производство тяжелой воды еще надо было организовывать, и она могла быть получена только «в весьма
отдаленные времена»13. Курчатов взял на себя прямое руководство
работой по созданию уран-графитовой системы, выбрав одного из своих бывших учеников, И. С. Панасюка, в качестве
главного помощника14. Задача строительства тяжеловодного реактора была
возложена на Алиханова, который с неохотой соглашался работать под руководством Курчатова. Работа в этом направлении
всерьез началась лишь после окончания войны15.
Курчатову не хватало урана для экспериментов. Все, что он мог сделать, — это предложить теоретикам Лаборатории № 2 рассчитать
конструкцию сборки. Исай Гуревич и Исаак Померанчук разработали теорию гетерогенной сборки, в которой урановые блоки
распределялись в графитовом замедлителе в виде решетки16. Такое размещение
снижало вероятность резонансного поглощения нейтронов ураном-238, поскольку уменьшало возможность столкновения нейтронов
с атомами урана-238 в процессе их замедления, когда вероятность поглощения была особенно велика. Зельдович и Померанчук
разработали теорию замедления и поглощения нейтронов в графите и на этой основе развили метод контроля чистоты
графита17. Эта работа была проделана в 1943 г. В январе 1944 г.
Померанчук разработал теорию экспоненциальных экспериментов, в которых ключевые измерения могли быть проделаны
еще до окончания полной сборки реактора18.
Курчатов знал, что для создания экспериментального реактора потребуются годы. В марте 1943 г. он предложил Леониду
Неменову, который еще до войны вел работы по циклотрону в институте Иоффе, построить циклотрон и как можно скорее
получить регистрируемые количества элемента 94. Он дал Неменову на это 16 месяцев и отправил его и П. Глазунова,
инженера из института Иоффе, в Ленинград, чтобы разыскать там генератор, изготовленный для физтеховского
циклотрона19. С письмами от Первухина к Андрею Жданову, секретарю
ленинградского обкома, Неменов и Глазунов вылетели в Ленинград, взяв с собой более сотни посылок от коллег для
родственников в осажденном городе. Самое тяжелое время было позади. В январе 1943 г. Красной армии удалось
деблокировать жизненно важную железную дорогу между городом и «Большой землей», как говорили ленинградцы. Но
население Ленинграда жестоко пострадало от голода и было сильно ослаблено.
Неменов и Глазунов разыскали части конструкции циклотрона. Они подготовили генератор и выпрямитель к перевозке и
извлекли из земли медные трубы и латунные шины, закопанные во дворе Физико-технического института перед эвакуацией
его персонала в Казань. Они разыскали также 75-тонный электромагнит на заводе «Электросила», который находился всего
лишь в трех километрах от линии фронта. С помощью солдат, присланных к ним военным командованием, они погрузили все
оборудование в два товарных вагона, чтобы транспортировать его в Москву. Так как вновь открытая железнодорожная колея
проходила через район, обстреливаемый немцами, Неменов и Глазунов вылетели из города на
самолете20.
По возвращении в Москву Неменов начал собирать циклотрон. Сделать оставалось еще многое: спроектировать и изготовить
ускорительную камеру, разработать систему охлаждения магнитных обмоток, изготовить поковки для магнита на московском
заводе «Серп и молот». Наконец, сборка циклотрона была завершена, и в 10 часов утра 25 сентября 1944 г., на два месяца
позже назначенного Курчатовым срока, в циклотроне был получен пучок дейтронов. Неменов сообщил об этом по телефону
Курчатову, который находился на совещании у Бориса Ванникова, народного комиссара боеприпасов. Курчатов выехал
посмотреть на циклотрон в действии и после этого привез всю группу, работавшую над циклотроном, к себе домой, чтобы
отметить успех шампанским. На следующий день началось облучение уранил-нитрата, которое продолжалось до декабря 1945
г.21.
Облученный материал был передан для исследования в лабораторию младшего брата Курчатова, Бориса, который поступил
в Лабораторию № 2 в середине 1943 г.22 Борис Курчатов выделил элемент
93 в первой половине 1944 г. и затем сосредоточился на элементе 94. Он поместил колбу с перекисью урана в сосуд с
водой, служившей замедлителем, а в центре колбы расположил радиево-бериллиевый источник нейтронов, остававшийся там в
течение трех месяцев. Затем он повторил процесс с облученным ураном и выделил препарат с альфа-активностью. Так в
октябре 1944 г. были получены первые следы элемента 94. Первый плутоний (как теперь назывался элемент 94) из урана,
облученного в циклотроне, Борис Курчатов выделил не ранее 1946 г.23.
Курчатов не ограничился тем, что поручил химическое выделение плутония только своему брату. Ему надо было улучшить
взаимоотношения с Хлопиным, и он решил подключить его к проекту, попросив Радиевый институт разработать метод выделения
элемента 94 из облученного урана24. Курчатов не пытался «сводить счеты»
с Хлопиным, а, как указывает Флеров, всегда оказывал ему «знаки внимания, проявлял уважение к его знаниям и авторитету.
Курчатов всегда указывал на заслуги Хлопина как родоначальника советской радиохимии». Здесь он продемонстрировал свое
искусство в обращении с людьми, и неприязнь между двумя учеными исчезла25.
Первоначально разделение изотопов было включено в план работ Лаборатории № 2, но за военные годы достижений было
немного. Ответственным за эту часть проекта был назначен Кикоин26. Он
организовал исследования по различным методам разделения. Ланге продолжал свою работу над центрифугой, и в 1944 г.
они с Кикоиным изготовили в Лаборатории № 2 центрифугу пятиметровой длины. Однако она была слишком шумной в работе и
развалилась при резонансной частоте вращения. Ланге переехал в Свердловск, а Кикоин сосредоточил свои усилия на методе
газовой диффузии. В конце 1943 г. Курчатов предложил Анатолию Александрову организовать исследования по термодиффузии.
В 1944 г. в лабораторию пришел Арцимович, чтобы возглавить работу по электромагнитному
разделению27.
Лаборатория № 2 расширялась медленно. В распоряжение Курчатова предоставили сто московских прописок: для проживания
в Москве требовалось специальное разрешение. Он также получил право демобилизовать людей из Красной
армии28. Вначале лаборатория размещалась в помещении Сейсмологического
института в Пырьевском переулке. Вскоре она заняла часть другого института на Большой Калужской улице. По мере разрастания
лаборатории Курчатов присматривал место, где ее можно было бы и дальше увеличивать. Он нашел такое место в
Покровском-Стрешневе, на северо-востоке города, вблизи Москвы-реки. Там уже начались работы по строительству нового
здания Всесоюзного института экспериментальной медицины, и, поскольку площадка располагалась за городом, имелось место
для последующего расширения лаборатории. Курчатов принял незавершенное здание, к нему были добавлены другие строения,
и в апреле 1944 г. лаборатория переехала в новые помещения29. На 25
апреля 1944 г. в Лаборатории № 2 числилось 74 сотрудника. 25 из них были ученые, среди которых — Алиханов, Кикоин,
Померанчук, Флеров, Неменов, Борис Курчатов, В. А. Давиденко и математик С. Л.
Соболев30. С большинством из них Курчатов работал прежде.
Когда Курчатову предложили возглавить исследования по урановой проблеме, он сомневался, будет ли его авторитета как
ученого достаточно для такой должности. Очередные выборы в Академию наук должны были происходить в сентябре 1943 г. Когда
стало ясно, что на имевшуюся вакансию по отделению физических наук изберут Алиханова, Иоффе и Кафтанов обратились в
правительство с просьбой предоставить дополнительную вакансию для Курчатова. Эта просьба была удовлетворена, и Курчатов
стал академиком31, не пройдя «промежуточного» звания члена-корреспондента
Академии наук. Избранию Курчатова воспротивились некоторые физики старшего поколения, такие как Френкель и Тамм. Оно
вызвало всеобщее недоумение. «Казалось, его научные заслуги не столь велики, чтобы выбирать его в действительные члены
Академии»32,— как писал один физик в своих мемуарах.
II
Самой серьезной проблемой для Курчатова стало получение урана и графита для сборки. В начале 1943 г. у него был только
«пестрый набор» «небольших количеств разнородных, далеко не лучшей чистоты кустарных изделий в виде кусков урана и
порошкового урана и его окислов»33. Это было намного меньше 50-100 тонн,
необходимых для уран-графитовой сборки, по его оценке, приведенной в докладе Первухину. В 1943 г. в распоряжении Курчатова
имелись только одна-две тонны урана, как сообщал он Первухину в июле этого года, и было совершенно неясно, сколько времени
понадобится для получения нужных 50 тонн34.
Первухин и Курчатов вызвали в Москву Хлопина, чтобы тот доложил об имеющихся государственных запасах, которые оказались
незначительными по сравнению с тем, что было нужно Курчатову35. Когда Ферсман
в ноябре 1940 г. докладывал на заседании Урановой комиссии о его и Хлопина экспедиции в Среднюю Азию, он сказал, что к
1942-1943 гг. можно будет извлекать ежегодно 10 тонн урана. При таких темпах Курчатову понадобилось бы от пяти до десяти
лет, чтобы получить уран в необходимом для его сборки количестве36. В 1943 г.,
после доклада Хлопина, правительство дало задание Наркомату цветной металлургии как можно скорее получить 100 тонн чистого
урана37. Это указание мало что дало: «как можно скорее» на практике отнюдь
не означало «в первую очередь», так как лишь первоочередные приказы должны были выполняться к определенной дате.
В мае 1943 г. Курчатов просил Н.П. Сужина и 3.В. Ершову из Института редких и драгоценных металлов снабдить его разными
соединениями урана и металлическим ураном, причем в каждом случае требовалась необычайно высокая химическая чистота. Первый
слиток урана весом около килограмма был получен в лаборатории Ершовой в конце 1944 г. в присутствии комиссии, возглавляемой
Первухиным38. Прежде чем получить уран, который ему был необходим, Курчатову
предстояло пройти еще долгий путь.
В августе 1943 г. Курчатов просил А. И. Васина, помощника Первухина, помочь ему в получении
графита39. Вскоре три с половиной тонны графита были получены с Московского
электродного завода40. Графит, предназначавшийся для использования в качестве
замедлителя, должен быть чрезвычайно чистым. Испытания показали, что зольность и примеси бора в графите увеличивают сечение
захвата нейтронов на порядки величин. Когда Курчатов стал настаивать на том, чтобы завод исключил примеси, ему сказали, что
он требует невозможного. С помощью физиков из Лаборатории № 2 завод разработал соответствующую технологию производства. В
палатке во дворе лаборатории были проведены испытания по определению чистоты ряда партий графита. Только к концу лета 1945
г. был получен графит требуемой чистоты для использования в ядерном реакторе41.
В конце января 1943 г. Советское правительство послало в вашингтонское Управление по ленд-лизу запрос на 10 килограммов
металлического урана, 100 килограммов окиси урана и столько же нитрата урана. Генерал Гровз удовлетворил запрос из опасения,
что отказ привлек бы внимание к американскому проекту как Советского Союза, так и любопытных в Вашингтоне. Соединения урана
(но не металл) были отправлены в Советский Союз в начале апреля42. В начале
1943 г. советская Закупочная комиссия запросила по 220 килограммов окиси урана и нитрата урана. Этот заказ был отправлен
на Аляску для транспортировки в Советский Союз в июне 1943 г.43 В апреле
1943 г. генерал Гровз предоставил советской Закупочной комиссии экспортную лицензию на 10 килограммов металлического урана.
Советская комиссия не смогла найти того, что хотела, и в начале 1945 г. вынуждена была удовлетвориться одним килограммом
загрязненного урана. Более поздний запрос советской комиссии на восемь тонн хлорида урана и на такое же количество нитрата
урана был отклонен44. В ноябре 1943 г. Советский Союз получил из Соединенных
Штатов 1000 граммов тяжелой воды, а затем, в феврале 1945 г., еще 100 граммов45.
Запрошенный из Соединенных Штатов уран пригодился бы для экспериментов в Лаборатории
№ 246, однако сведения о том, что этот уран когда-либо дошел до Курчатова,
отсутствуют47. Конечно, для Курчатова было чрезвычайно важно иметь уран.
В. В. Гончаров, инженер-химик, который пришел в Лабораторию № 2 в 1943 г., писал, что в 1945 г. в ней имелось только 90
килограммов окиси урана и 218 килограммов металлического порошка и все это было доставлено из
Германии48. Возможно, Советское правительство получало уран из Соединенных
Штатов для изготовления сплавов, используемых в производстве вооружений, а не для атомного проекта.
В 1943 г. Дмитрий Щербаков, который был членом Урановой комиссии, написал доклад о советских запасах урана и о том, что
необходимо предпринять для их разработки49. Он отметил, что залежи урана в
Средней Азии не были изучены должным образом. Поэтому прежде всего следовало бы тщательно их разведать и начать добычу.
Организация поисков урана в остальной части страны была сопряжена с большими трудностями. Щербаков был уверен, что радиоактивные
минералы могли быть найдены вне пределов Средней Азии, но советские геологи не располагали методами поиска их месторождений.
Единственное, что оставалось,— это идентифицировать по описанию урановых месторождений в стране и за рубежом геологические
признаки, при которых мог быть обнаружен уран. На основе обзора известных урановых залежей Щербаков составил перечень
рекомендаций для проведения разведки урана.
В 1943 г. нескольким отделениям Академии наук было поручено провести поиски радиоактивных руд, и в декабре было доложено
о том, что залежи урана найдены в Киргизии50. 2 октября 1943 г. комиссия,
организованная при Главном управлении геологии, собралась, чтобы выработать план поисков урана на 1944 г. Вернадский, который
к тому времени вернулся в Москву, вместе с Хлопиным и Виноградовым принял участие в этом совещании. Для координации
разведывательных работ и исследований и для составления рекомендаций по расширению запасов урана было создано постоянное
консультативное бюро, в которое вошли Вернадский и Хлопин51. Однако
прогресс был медленным, так что в мае 1944 г. Вернадский обратился к руководству Управления геологии с жалобой на то,
что он «не получил... несмотря на... обещание, извещение о том, каковы результаты откачки Тюя-Муюна. Деньги отпущены в
достаточном количестве, руда есть,— продолжал Вернадский,— чего же медлить? Это дело должно было бы давно быть
сделано»52. Это свидетельствует о том, что работы по разведке урана в планах
правительства не были первоочередными. В 1944 г. Щербаков выдвинул идею «разведки широким фронтом», но только в сентябре
1945 г. полевые экспедиции начали полномасштабную разведку. Затем центр внимания был перенесен на Ферганскую долину в
Средней Азии53.
Курчатов был обескуражен тем, что работы над проектом продвигаются медленно. 29 сентября 1944 г., спустя четыре дня после
запуска циклотрона, он написал Берии, выразив свою озабоченность ходом дел. Письмо заслуживает того, чтобы быть процитированным
полностью:
«В письме т. М. Г. Первухина и моем на Ваше имя мы сообщали о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии
за границей.
В течение последнего месяца я занимался предварительным изучением новых весьма обширных (3000 стр. текста) материалов,
касающихся проблемы урана.
Это изучение еще раз показало, что вокруг этой проблемы за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой
науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов. У нас же, несмотря на большой
сдвиг в развитии работ по урану в 1943-1944 году, положение дел остается совершенно неудовлетворительным (выделено И. В.
Курчатовым. — Прим. ред.).
Особенно неблагополучно обстоит дело с сырьем и вопросами разделения. Работа Лаборатории № 2 недостаточно обеспечена
материально-технической базой. Работы многих смежных организаций не получают нужного развития из-за отсутствия единого
руководства и недооценки в этих организациях значения проблемы.
Зная Вашу исключительно большую занятость, я все же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить
Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего великого
государства в мировой культуре»54.
Курчатову явно не повезло с поддержкой, которую он получал от Молотова. Он обнаруживал, что другие организации сотрудничают
с ним недостаточно эффективно, и причиной было непризнание советским руководством решения урановой проблемы как дела первостепенной
важности. Особенно Курчатов был раздосадован разрывом в развитии советского проекта и «проекта Манхэттен». Он лучше, чем кто-либо
другой, понимал, насколько велик был этот разрыв в действительности.
III
В конце 1942 г. Петр Иванов, сотрудник советского консульства в Сан-Франциско, попросил Джорджа Элтентона, английского
инженера, который ранее работал в Ленинградском институте химической физики и теперь жил у залива Сан-Франциско, чтобы тот
раздобыл информацию о работе Радиационной лаборатории в Беркли55. Элтентон
обратился за помощью к Хакону Шевалье, близкому другу Роберта Оппенгеймера, одного из ведущих физиков в Беркли (хотя и не
работавшего в Радиационной лаборатории), только что назначенному руководителем лаборатории в Лос-Аламосе. В начале 1943 г.
у Шевалье состоялся короткий разговор с Оппенгеймером, в ходе которого Шевалье сказал ему, что Элтентон мог бы передать
информацию для Советского Союза. Оппенгеймер дал ясно понять, что он не хочет иметь ничего общего с подобными
делами56.
Иванов все-таки пытался получить информацию об исследованиях, которые велись в Радиационной лаборатории. Служба контрразведки
«проекта Манхэттен» подозревала нескольких ученых в передаче информации в советское консульство и организовала их увольнение
из лаборатории или призыв в армию с назначением на должности, не связанные с секретной работой. Обвинений, однако, не
последовало57. Новые свидетельства советского шпионажа были получены в
течение 1943 и 1944 гг. Сотрудники Металлургической лаборатории в Чикаго, подозреваемые в передаче информации Советскому
Союзу, были уволены, но обвинения вновь не были предъявлены. Служба контрразведки также опасалась, что могла быть передана
информация о проекте завода по газодиффузионному разделению изотопов в Ок-Ридже58.
В июле 1943 г. Курчатов написал Первухину еще один доклад о разведданных, касающихся «проекта Манхэттен». Из этого
доклада становится ясным, что Советский Союз получал обширную информацию о прогрессе в работах американцев. Курчатов
представил обзор 286 сообщений по различным вопросам: методам разделения изотопов, уран-тяжеловодному и уран-графитовому
реакторам, трансурановым элементам и химии урана. Однако информация из Соединенных Штатов была недостаточно детальной и
не такой полной, как сообщения, полученные в 1941-1942 гг. из Англии. «Эти материалы... дают лишь краткое изложение общих
результатов исследования,— писал Курчатов о сведениях разведки по уран-графитовой сборке, — и не содержат очень важных
технических подробностей». «Естественно, что получение подробного технического материала по этой системе из Америки, —
указывал он,— является крайне необходимым»59. Из доклада Курчатова не ясно,
знал ли он в июле 1943 г. об успехе Ферми, получившего в Чикаго в декабре предыдущего года самоподдерживающуюся цепную реакцию
в уран-графитовой сборке.
В том же докладе Курчатов прокомментировал разведывательные материалы об американских исследованиях элементов 93 и 94.
Материалы содержат довольно подробную информацию о физических свойствах этих элементов, включая сечения деления на медленных
нейтронах элемента 94. Более того, в них имелись ссылки на работу Гленна Сиборга и Эмилио Сегрэ в Беркли по делению быстрыми
нейтронами элемента 94. «По своим характеристикам по отношению к действию нейтронов,— писал Курчатов,— этот элемент подобен
урану-235, для которого деление под действием быстрых нейтронов пока еще не изучено. Данные Сиборга для эка-осмия-239
представляют, таким образом, интерес и для проблемы осуществления бомбы из урана-235. Получение сведений о результатах
этой работы Сиборга и Сегре представляется поэтому особенно важным»60.
В конце доклада Курчатов отметил: «...У нас в Союзе работы по проблеме урана (конечно, пока еще в совершенно недостаточном
объеме) проводятся по большинству направлений, по которым она развивается в
Америке»61. Только в двух областях это было не так: в работах по тяжеловодному
реактору и по разделению изотопов методом электролиза. По мнению Курчатова, первая проблема заслуживала серьезного внимания,
другая же не представлялась очень перспективной62.
В декабре 1943 г. Клаус Фукс прибыл в Нью-Йорк как член английской группы специалистов по газовой диффузии. Он оставался
в Нью-Йорке в течение девяти месяцев, разрабатывая теорию процесса газодиффузионного разделения изотопов. Он знал, что
строится большой завод, но не знал, что строительство осуществляется в Ок-Ридже (штат Теннесси). Фукс находился теперь под
контролем НКГБ, а не ГРУ. Он передал своему новому курьеру, Гарри Голду, общую информацию о перегородках, ключевом элементе
в диффузионном процессе, и сообщил, что они делаются из спеченного никелевого порошка, хотя не мог дать сведений о каких-либо
технических деталях. Он передал также все отчеты по газовой диффузии, подготовленные нью-йоркским управлением британской
миссии63. Как признался Фукс позже, во время своего пребывания в Нью-Йорке
он «на самом деле еще ничего не знал ни о реакторном процессе, ни о роли
плутония»64. Тем не менее благодаря полученной информации Курчатов и Кикоин
узнали, что в Соединенных Штатах для получения урана-235 в больших масштабах выбран метод газовой диффузии. Они также
получили общее представление о проекте завода и о трудностях, с которыми было сопряжено его строительство. Эта информация
явно повлияла на решение Кикоина сконцентрировать усилия на работах по газовой диффузии (а не по центрифугированию) как
предпочтительном методе разделения изотопов в больших масштабах. Возможно, это было не лучшим решением, так как позднее
оказалось, что центрифугирование является более эффективным методом.
К началу 1945 г. советская разведка имела общее представление о «проекте Манхэттен». В феврале 1945 г. В. Меркулов, народный
комиссар госбезопасности, писал Берии, что, как показали исследования ведущих американских и английских ученых, атомная бомба
реальна, и для того, чтобы ее изготовить, нужно решить две главные задачи: получить необходимое количество делящегося материала
— урана-235 или плутония - и сконструировать саму бомбу.
Завод по разделению изотопов был построен в Теннесси, а плутоний производился в Хэнфорде (штат Вашингтон). Сама бомба
разрабатывалась и собиралась в Лос-Аламосе, где работали около 2000 человек. Было разработано два метода взрыва бомбы: пушечная
схема и имплозия. Первого испытания бомбы можно было ожидать через два или три месяца. Меркулов также передал весьма общую
информацию об урановых месторождениях в Бельгийском Конго, Канаде, Чехословакии, Австралии и на
Мадагаскаре65.
Советская разведка получила информацию и об англо-канадском проекте военного времени, наиболее важными элементами которого
были проектирование и постройка тяжеловодного реактора. Источником информации был Алан Нанн Мэй, английский физик, который в
1942 г. вошел в состав ядерной группы Кавендишской лаборатории и позднее был послан работать в Монреальскую лабораторию.
Весной 1945 г. Мэй передал в советское посольство в Оттаве письменное сообщение обо всем, что он знал об атомных исследованиях.
Позднее он говорил, что сделал это, «чтобы работы по атомной энергии велись не только в
США»66. В первую неделю августа 1945 г. он передал микроскопическое
количество урана-235 (слабо обогащенный образец) и урана-23367. Образцы
урана-235 и урана-233 сразу же были отправлены в Москву68. В марте 1945 г.
в одном из своих докладов Курчатов написал Первухину, что было бы чрезвычайно важно получить несколько десятков граммов
высокообогащенного урана69. Того, что передал Мэй, было явно недостаточно.
IV
В 1943 г. Курчатов начал собирать группу физиков и инженеров для работы непосредственно над конструкцией бомбы. Возглавить
эту группу он предложил Харитону. Тот вначале отказался, так как хотел продолжать работу по минному и противотанковому оружию,
которое использовалось бы в войне против Германии. Но Курчатов, как вспоминает Харитон, настаивал и сказал ему: «нельзя упускать
время, победа будет за нами, а мы должны заботиться и о будущей безопасности страны»70.
Впрочем, Харитона привлекло и то, что «это было совсем новое, а значит, и очень интересное дело», и он согласился присоединиться
к проекту, продолжая в то же время работать для Наркомата боеприпасов71. Выбор
Курчатова многих удивил, поскольку Харитон, с его мягкими и интеллигентными манерами, не соответствовал представлению о
сталинском начальнике. Выбор Курчатова продемонстрировал присущее ему мастерство в подборе кадров, так как Харитон доказал,
что является прекрасным научным руководителем программы создания оружия72.
Харитону было тогда 39 лет, он был на год моложе Курчатова. Они были знакомы друг с другом с 1925 г. и теперь стали еще более
близки, работая без трений и соперничества.
Группа по созданию бомбы сделала все что могла для изучения условий, при которых происходит взрывная ценная реакция в
уране-235 и в элементе 94, но она испытывала серьезные затруднения из-за недостаточного знания основных данных. Харитон и
его коллеги не знали сечений деления быстрыми нейтронами урана-235 и элемента 94. Были проведены эксперименты по изучению
пушечного метода подрыва бомбы. Под руководством Харитона Владимир Меркин провел эксперимент с двумя ружьями, стреляющими
друг в друга, и разработал методику высокоскоростного фотографирования столкновения двух пуль. Позднее в небольшом сарае,
построенном вблизи лаборатории, подобные эксперименты были проведены с 76-миллиметровыми орудиями. За помощью в проведении
этой работы Курчатов обратился к Борису Ванникову, наркому боеприпасов, который поручил решение проблемы специальному институту,
занимавшемуся вооружениями73.
В первые месяцы 1945 г. после получения информации из Соединенных Штатов группа по созданию бомбы изменила направление
своей работы. В августе 1944 г. Клаус Фукс в составе английской группы был послан в Лос-Аламос, где стал работать над проблемой
имплозии74. К лету 1944 г. в Лос-Аламосе стало ясно, что пушечный метод получения
сверхкритической массы активного материала не сработает в случае плутония. Было обнаружено, что один из изотопов плутония —
плутоний-240, имеет очень большую скорость спонтанного деления. Если использовать пушечный метод, спонтанное деление может
вызвать преждевременную детонацию. Взрыв произойдет до полного сжатия активного вещества, и его эффект сведется к нулю.
Субкритические массы должны быть соединены намного быстрее, чем это возможно при пушечной схеме. Это может быть сделано
посредством имплозии: высокоэффективная взрывчатка обычного типа размещается вокруг делящегося материала, и взрывная волна
при этом направляется внутрь, сжимая материал, пока он не достигнет критичности и
сдетонирует75.
Как утверждал Рудольф Пайерлс, член английской группы, работавшей в Лос-Аламосе, детонация плутониевой бомбы оказалась
самой трудной проблемой, с которой столкнулись исследователи в Лос-Аламосе76.
Фукс решал трудную задачу, связанную с расчетом имплозии, и поэтому оказался в центре поисков нового подхода к конструкции
бомбы. В феврале 1945 г., когда он навещал свою сестру, жившую в Бостоне, он передал Гарри Голду сообщение о конструкции
атомной бомбы77. По признанию Фукса, сделанному впоследствии, он «сообщил
о высокой скорости спонтанного деления плутония и о заключении, что в плутониевой бомбе для ее детонации должен использоваться
метод имплозии, а не более простой пушечный метод, который мог быть применен для урана-235. Он также сообщил, что критическая
масса плутония меньше, чем критическая масса урана-235, и что для бомбы его требуется от пяти до пятнадцати килограммов. В тот
момент еще было неясно, как добиться равномерного обжатия сердцевины: или с помощью системы линз из высокоэффективной взрывчатки,
или посредством многоточечной детонации на поверхности однородной сферы такой
взрывчатки»78. Это было крайне важное сообщение, и когда Фукс снова встретился
с Гарри Голдом, он дополнил его более детальной информацией.
Во время их следующей встречи, состоявшейся в Санта-Фе в июне 1945 г., Фукс передал Голду отчет, который он написал
в Лос-Аламосе, так что он мог сверить свои цифры с достоверными данными. В этом отчете Фукс, согласно его признанию,
«полностью описал плутониевую бомбу, которая к этому времени была сконструирована и должна была пройти испытания (кодовое
название "Тринити"). Он представил набросок конструкции бомбы и ее элементов и привел все важнейшие размеры. Он сообщил,
что бомба имеет твердую сердцевину из плутония, и описал инициатор, который, по его словам, содержал полоний активностью
в 50 кюри. Были приведены все сведения об отражателе, алюминиевой оболочке и о системе линз высокоэффективной
взрывчатки»79.
Фукс информировал Голда, что на испытаниях «Тринити», как ожидается, произойдет взрыв, эквивалентный взрыву 10 000
тонн тринитротолуола, и сказал ему, когда и где это испытание будет проведено. В своем сообщении он упомянул, что, если
испытания окажутся успешными, существуют планы применения бомбы против Японии80.
В докладе, написанном 16 марта 1945 г., Курчатов оценивал разведывательные материалы с точки зрения двух возможностей,
«которые до сих пор у нас не рассматривались». Первая заключалась в использовании в бомбе гидрида урана-235 (уран-235 в
смеси с водородом) в качестве активного материала вместо металлического урана-235. Курчатов скептически отнесся к этой
идее, но воздержался от окончательного вывода до «проведения строгого теоретического анализа вопроса». Много больше он
был заинтересован во второй идее — имплозии. «...Несомненно, что метод "взрыва вовнутрь",— писал он,— представляет
большой интерес, принципиально правилен и должен быть подвергнут серьезному теоретическому и опытному
анализу»81.
Три недели спустя, 7 апреля 1945 г., Курчатов написал другой доклад, который явно был откликом на информацию,
полученную от Клауса Фукса в феврале. Доклад же от 16 марта, по-видимому, написан на основе информации, полученной от
кого-то еще, возможно, от Дэвида Грингласса, механика, работавшего в лаборатории Джорджа Кистяковского, руководителя
отдела взрывчатых веществ в Лос-Аламосе. Грингласс признался позднее, что снабжал Советский Союз информацией о линзах
высокоэффективной взрывчатки, предназначенных для имплозии, и в 1951 г. его свидетельство послужило основой для обвинения
в шпионаже Юлиуса и Этель Розенбергов82. Из Курчатовского доклада от 7
апреля ясно, что информация, полученная от Фукса, была более важной, чем материалы, рассмотренные им тремя неделями раньше.
Она имела «большую ценность», писал Курчатов. Данные о спонтанном делении были «исключительно важными». Данные о сечении
деления урана-235 и плутония-239 быстрыми нейтронами различных энергий имели огромное значение, так как они давали возможность
достаточно реально определить критические размеры атомной бомбы. Советские физики пришли к тем же выводам об эффективности взрыва,
что и американские, писал Курчатов, и сформулировали тот же закон, по которому эффективность бомбы пропорциональна кубу
превышения массы бомбы над критической83.
Большая часть материалов, рассмотренных Курчатовым в этом докладе, относится к имплозии. Хотя советские физики только
недавно услышали о методе имплозии, им уже тогда стали ясными «все его преимущества перед методом встречного выстрела».
Разведка добыла очень ценную информацию о распространении волны детонации во взрывчатке и о процессе сжатия активного
материала. В ней же указывалось, как может быть достигнута симметрия имплозии и как можно избежать неравномерного действия
взрывчатки соответствующим распределением детонаторов и чередованием слоев различных сортов обычной взрывчатки. «Я бы считал
необходимым, — писал Курчатов в конце этого раздела своего доклада, — показать соответствующий текст (от стр. 6 до конца, за
исключением стр. 22) проф. Ю. Б. Харитону»84.
Доклады Курчатова подтверждают важность сведений, почерпнутых из шпионской информации Фукса. Они также свидетельствуют
о том, что Советский Союз имел и другие источники информации о «проекте Манхэттен». Анатолий Яцков, который (под именем
Анатолия Яковлева) был офицером НКГБ в Нью-Йорке, курирующим Гарри Голда, говорит, что по крайней мере половина его агентов
не была раскрыта ФБР85. Ясно, например, что кто-то еще передавал в СССР
информацию о работе Сиборга и Сегре в Беркли. Но имеющиеся сведения свидетельствуют о том, что Фукс был заведомо самым
важным информатором по «проекту Манхэттен»86.
V
Продвижение Красной армии в Центральную Европу создало ощутимые преимущества для реализации атомного проекта. В конце
марта 1945 г. чехословацкое правительство в изгнании, возглавляемое Эдуардом Бенешем, возвращаясь в
Прагу87, переехало из Лондона в Москву. Во время его пребывания в Москве было
подписано секретное соглашение, давшее Советскому Союзу право добычи в Чехословакии урановой руды и транспортировки ее в
Советский Союз88. Урановые шахты в Яхимове (Иоахимштале) вблизи границы с
Саксонией в начале столетия были главным мировым источником урана. Перед Второй мировой войной эти шахты давали около 20
тонн окиси урана в год. Во время войны там велись некоторые работы, но затем шахты были
закрыты89. Советская разведка узнала, что Англия хотела бы добывать уран в
Чехословакии90. Это, без сомнения, усилило интерес Советского Союза к
соглашению с чехословацким правительством.
Правительство Бенеша, вероятно, не осведомленное о том значении, которое теперь приобрел уран, согласилось поставить
Советскому Союзу весь имеющийся в Чехословакии его запас и в будущем поставлять добываемую урановую руду только в
СССР91. Советский Союз должен был контролировать как добычу руды, так
и ее транспортировку и оплачивать стоимость добычи руды и сверх того 10 процентов в качестве коммерческого дохода. Это
был стандартный советский подход к оценке стоимости сырья, но впоследствии такая низкая цена вызвала недовольство в
Чехословакии92.
Доступ к чехословацкому урану был важен, но еще большая выгода последовала из оккупации Германии. В мае 1945 г. в
Германию выехала специальная группа советских специалистов для изучения германского атомного проекта. Это была группа,
подобная группе «Алсос», которую сформировал генерал Гровз, чтобы определить, что же знали немцы об атомной
бомбе93. Советская миссия представляла собой часть более широкого
мероприятия, проводимого Советским Союзом, по использованию достижений немецкой науки и
техники94.
Советская ядерная миссия была организована Авраамием Завенягиным, который должен был сыграть важную роль в атомном
проекте95. Завенягин был генерал-полковником НКВД и одним из заместителей
наркома внутренних дел Берии. Он вступил в партию в 1917 г. в возрасте 16 лет и находился на партийной работе до тех пор,
пока его не послали в Московскую горную академию, которую он окончил в 1930 г. В середине 30-х годов Завенягин создал
металлургический комбинат в новом городе Магнитогорске. Это был один из крупнейших строительных проектов десятилетия.
В 1937 г. Завенягин был направлен на строительство горно-металлургического комбината в Норильске, за полярным кругом,
где большую часть работы выполняли заключенные. В 1941 г. он стал заместителем Берии по НКВД и руководил огромной сетью
лагерей96. Работавшие с ним ученые считали Завенягина прагматичным и умным.
«Несомненно, он был человек большого ума — и вполне сталинских убеждений»,— писал о нем Сахаров в своих
мемуарах97.
В состав советской миссии входили 20-30 физиков, включая Кикоина, Харитона, Флерова, Арцимовича, Неменова и Головина.
Ведущие ученые надели форму подполковников НКВД. Курчатов не участвовал в этой миссии. «Но вы не думаете о будущем, что
скажут потомки, если будут знать, что Курчатов побывал в Берлине»,— сказал он Флерову, который убеждал его поехать в
Германию98. Возможно, Курчатов опасался, что НКВД сочтет немецких, а не
советских ученых способными сыграть ключевые роли в советском проекте. Это было бы, в его представлении, оскорблением
советской науки.
Советские ученые вскоре обнаружили, что мало что могут извлечь из немецкой ядерной
науки99. Немецкие ученые не выделили уран-235, не построили ядерный
реактор, недалеко ушли они и в своем понимании того, как сделать атомную бомбу. Советская миссия, однако, обнаружила,
что ведущие немецкие ядерщики, среди них Отто Ган и Вернер Гейзенберг, попали на Запад. Десятка самых известных ученых
была интернирована англичанами в Фарм-Холле, вблизи Кембриджа100.
Некоторые немецкие ученые, однако, решили не убегать от Красной армии. Среди них был барон Манфред фон Арденне, «очень
способный техник... и первоклассный экспериментатор», у которого была частная лаборатория в Берлин-Лихтерфельде и который
создал прототип устройства для электромагнитного разделения изотопов101.
Другим физиком был Густав Герц, который в 1925 г. вместе с Джеймсом Франком получил Нобелевскую премию за эксперименты по
электрон-атомным столкновениям, что сыграло важную роль в развитии квантовой теории. Герц, который также разрабатывал
газодиффузионный метод разделения изотопов, с 1935 г. работал в компании «Сименс». Петер-Адольф Тиссен, глава берлинского
Института физической химии кайзера Вильгельма, руководивший в Третьем рейхе исследованиями и разработками по химии, также
выехал в Советский Союз102. Аналогичным образом поступили Николаус Риль,
директор исследовательского отдела в компании «Ауэр», и химик Макс Фольмер103.
Пауль Розбауд, передавший англичанам ключевую информацию о германской науке во время войны, написал в сентябре 1945 г.
Сэмюэлу Гаудсмиту, главному научному советнику группы «Алсос», о мотивах, которыми руководствовались эти
ученые104. Розбауд имел обширные связи в германском научном сообществе и
говорил с некоторыми из тех, кто решил работать на Советский Союз. Густав Герц объяснил ему, что, хотя некоторые из его
друзей в Соединенных Штатах могли бы устроить его там на работу, сам он не был уверен в такой возможности. «Кроме того, —
сказал он, — американские физики добились такого прогресса, что я ни в чем не смог бы им помочь, они у себя знают намного
больше о тех вещах, над которыми я работаю в течение последних лет, и я не хочу принимать от них
милостыню»105.
Петер-Адольф Тиссен, член нацистской партии с 20-х годов, сказал Розбауду, что «единственным шансом... для германской
науки в будущем было бы наиболее тесное сотрудничество с Россией». Он был уверен, что немецкие ученые сыграют в будущем
ведущую роль в России, особенно те из них, кто обладает какими-то знаниями о секретном оружии, которое готовится, но не до
конца разработано. По его мнению, Германия с ее потенциалом, ее ученые, инженеры, квалифицированные рабочие станут в
будущем решающим фактором, и страна, на чьей стороне окажется Германия, будет
непобедимой106. Другие ученые руководствовались более приземленными
мотивами. Некоторые из них, такие как Хайнц Барвих, нуждались в работе и средствах существования, тогда как другие,
подобно Максу Штеенбеку, попали в лагеря для интернированных и были рады возможности вернуться к научным
исследованиям107. Немецкие ученые были перевезены в Советский
Союз в мае и июне 1945 г. вместе с оборудованием из их лабораторий108.
Им были предоставлены комфортабельные дачи под Москвой, но определенные задачи были поставлены перед ними не
сразу109.
Однако не немецкие ученые или их лабораторное оборудование, а немецкий уран был главной находкой советской миссии.
Харитону и Кикоину удалось в результате тщательного детективного расследования напасть на след свыше 100 тонн окиси урана,
которые были спрятаны. Позднее Курчатов сказал Харитону, что это позволило выиграть год при создании первого
экспериментального реактора110Впоследствии разведка Соединенных
Штатов оценила, что в конце войны Советский Союз получил в Германии и в Чехословакии от 240 до 340 тонн окиси
урана111.
Соединенные Штаты и Великобритания пытались помешать Советскому Союзу извлечь из достижений немцев какую-либо выгоду
для своего атомного проекта. Интернирование союзниками немецких ученых было частично продиктовано желанием исключить
возможность того, чтобы они попали в руки Советов. С этой целью были предприняты и другие шаги. 15 марта генерал Гровз
попросил американские ВВС разбомбить завод компании «Ауэр» в Ораниенбурге, к северу от Берлина. Этот завод изготавливал
металлический уран и торий для германского атомного проекта и находился в советской зоне оккупации. «Цель нашей атаки
на Ораниенбург была скрыта как от русских, так и от немцев, — самодовольно замечает Гровз в своих мемуарах,— так как
одновременно были проведены столь же сильные бомбежки маленького городка Цоссен, где располагалась штаб-квартира
германской армии»112. Но советские власти не были введены в заблуждение
этим, и Николаус Риль узнал от советских офицеров, что они подозревали, почему завод
разбомбили113. В апреле 1945 г. Гровз подготовил англо-американскую
группу к вывозу 1200 тонн урановой руды, основного немецкого запаса, из соляной шахты в окрестностях Штрассфурта, который
должен был попасть в советскую зону оккупации114. Этот уран был бы
очень полезен для советского проекта.
Советский атомный проект получил еще больший выигрыш во времени в результате оккупации Восточной Германии, где урановые
запасы оказались даже более значительными, чем в Чехословакии. Уран был найден на юго-западе Саксонии, на северных склонах
Рудных гор, к югу от которых были расположены месторождения в Яхимове. Этот уран не добывался, и, очевидно, Гровз не знал о
существовании имевшихся там залежей. Да и советские власти в конце войны также не представляли, насколько богаты эти залежи,
которые вскоре стали самым важным источником урана для советского проекта115.
VI
В своей статье, написанной в ноябре 1942 г., но опубликованной лишь много лет спустя, В. И. Вернадский выразил свою веру в то,
что война послужит началом новой эры: «В буре и в грозе родится ноосфера. Подготовлявшееся в течение тысячелетий новое состояние
жизни на нашей планете, о котором мечтали утописты, станет реальностью, когда войны — т. е. организованные убийства, когда голод
и недоедание смогут сравнительно быстро исчезнуть с нашей планеты»116.
Все возрастающий оптимизм Вернадского был связан с «ростом научной свободной мысли и народным трудом». Он призывал к
созданию ассоциации советских научных работников — ученых, медиков и инженеров, которая будет влиять на советскую политику;
он ратовал за более тесное сотрудничество с учеными других стран, особенно Англии и Соединенных
Штатов117.
В письме президенту Академии наук в марте 1943 г. Вернадский писал: «Мне кажется, что нам нужно войти в более тесный
контакт с американскими учеными... Я считаю, что в настоящее время американская научная организация и научная мысль стоят
на первом плане. Мы должны обратиться за помощью к американцам, чтобы восстановить разрушенное гитлеровскими
вандалами»118. Он надеялся поехать в Соединенные Штаты в конце войны и
навестить сына и дочь. Его жена умерла в феврале 1943 г., и теперь у него не осталось близких родственников в Советском
Союзе. Однако его просьба об этой поездке была отклонена на основании того, что в военное время это было бы опасно делать,
а 6 января 1945 г. — ровно за семь месяцев до бомбардировки Хиросимы — в возрасте 81 года Вернадский умер в Москве от
кровоизлияния в мозг119.
Обладая широкими интеллектуальными и политическими интересами, будучи мужественным и непреклонным в отстаивании истины и
справедливости, Вернадский был подлинным образцом русского интеллигента. В очерке об Игоре Тамме Евгений Фейнберг пишет:
«Отсюда выходили и поэты, и революционеры до мозга костей, и практические инженеры, убежденные, что самое существенное —
это строить, созидать, делать полезное для народа дело. Но было во всем этом разнообразии нечто основное, самое важное и
добротное — среднеобеспеченная трудовая интеллигенция с твердыми устоями духовного
мира»120.
Андрей Сахаров цитирует этот отрывок в своих воспоминаниях и пишет о себе как о счастливчике, родившемся в семье, где
культивировались эти же нравственные ценности121. Вернадский тоже был
носителем этой традиции. Он продемонстрировал огромное мужество в отстаивании интеллектуальной свободы и справедливости.
Он проявил также настойчивость в стремлении принести пользу, - это видно из его интереса к проблеме атомной энергии. И он
не забывал о той огромной ответственности, которую накладывает на человечество обладание ею.
Капица тоже хотел восстановить контакты с иностранными учеными. В октябре 1943 г. он написал Нильсу Бору, который только
что ускользнул из оккупированной нацистской Германией Дании в Англию, приглашая его в Советский Союз. «Я хочу, чтобы Вы знали,
что Вам будут рады в Советском Союзе, где будет сделано все, чтобы дать убежище Вам и Вашей семье, где сейчас мы имеем все
необходимые условия для научной работы»,— писал он. «Даже слабой надежде на то, что Вы, возможно, приедете жить с нами,—
добавил он,— аплодируют от всего сердца наши физики Иоффе, Мандельштам, Ландау, Вавилов, Тамм, Семенов и многие
другие»122. Капица получил разрешение отправить это письмо и приглашение. В
обращении к Молотову Капица указывал, что Бор очень хорошо относится к Советскому Союзу и посещал его
трижды123. «Я думаю, что было бы очень хорошо и правильно, — писал он, — если
бы мы ему и его семье предложили гостеприимство на время войны у нас в Союзе»124.
Нет причин предполагать, что Капица или Молотов намеревались предложить Бору участвовать в атомном проекте. Как хорошо понимал
Капица, присутствие Бора принесло бы советской физике большую пользу и заложило бы основу для международных связей после войны.
Капица доказывал, что ученые сыграют заметную роль в укреплении мира во всем мире. В речи на третьем антифашистском
митинге советских ученых в июне 1944 г. он сказал, что теперь, когда виден конец войны, «наша задача, задача ученых, не
должна ограничиваться познанием природы во имя ее покорения на благо и помощь людям в мирном строительстве. Мне думается,
что ученые должны принять участие в создании более прочного и разумного мира»125.
Советские ученые, говорил Капица, разделяют надежды своих иностранных коллег на «культурную эволюцию человеческого общества»,
но у них есть опыт построения нового общества и свидетельство о «согласовании с жизнью учения об обществе, начатого Марксом и
продолженного Лениным и Сталиным»126. Если ученые смогут сыграть столь же
значительную роль в общественной жизни, как и в работе на оборону, они могли бы «помочь передовым общественным и государственным
деятелям, сообразуясь с особенностями своих стран, повести их по более здоровому
пути»127.
В конце войны советское руководство поддерживало надежды советских ученых на тесные контакты с их коллегами за
границей128. В июне 1945 г. Академия наук собралась на специальную
сессию для празднования своего 220-летия. В работе сессии приняли участие более ста ученых из-за рубежа. По очевидным
причинам никто из ведущих ученых-ядерщиков не приехал, исключение составили Фредерик и Ирен Жолио-Кюри, хотя в список
приглашенных были включены Оппенгеймер, Чедвик, Пайерлс, Кокрофт и другие129.
На приеме в Кремле в присутствии Сталина Молотов произнес короткую речь, обещая «самые благоприятные условия» для развития
науки и техники и «тесные связи советской науки с мировой наукой»130.
Капица выступил на сессии, заявив что на самом деле нет таких понятий, как советская наука или английская наука,
есть только одна наука, направленная на повышение благосостояния человечества. Это празднование, сказал он, показывает,
что Советский Союз намерен играть ведущую роль в мировой науке. В Советском Союзе увеличится количество публикаций на
русском, английском и французском языках, будет организовано большее количество международных конгрессов и научных
обменов и возрастет число участвующих в них131.
Академия ясно осознавала, что теперь возникла возможность восстановления международных связей, прерванных
в середине 30-х годов. 13 апреля президент и главный ученый секретарь Академии наук направили Георгию Маленкову,
секретарю ЦК, ответственному за науку, просьбу о командировании на несколько месяцев в Соединенные Штаты семи ученых.
Трое из них — А. И. Алиханян, Г. Д. Латышев и В. И. Векслер — должны были провести там по шесть месяцев и ознакомиться
с циклотронами в Беркли, Бостоне и Вашингтоне. Двум другим — Л. А. Арцимовичу и А. А.
Лебедеву132 — предстояло, тоже в течение шести месяцев, изучать
американские работы по электронной оптике. Двое остальных должны были знакомиться с исследованиями по люминесценции
и телескопам-рефлекторам. Запрос был поддержан отделом ЦК и передан Молотову, резолюция которого от 29 мая гласила:
«Решать следует в Секретариате ЦК. По-моему, можно разрешить, но вряд ли выезд всех семи должен быть одновременным, —
лучше разбить на две-три группы»133. Продемонстрировав характерную
подозрительность по отношению к ученым, Молотов, тем не менее, в конце мая 1945 г. полагал, что можно направить физиков в
Соединенные Штаты для участия в исследованиях по ядерной физике.
Представляется, что рекомендации Молотова отражают сложившееся к лету 1945 г. отношение советского руководства к ядерным
исследованиям. Прогресс в работах по советскому проекту за годы войны был незначителен. Письмо Курчатова на имя Берии не дало
ожидаемого результата, нет никаких свидетельств о том, что на него вообще последовал ответ. Проблема обеспечения ураном
решалась медленно, а сами работы по проекту не были реорганизованы. Правда, исследования расширялись. Перед окончанием войны
был учрежден новый институт (НИИ-9) для ведения работ по металлургии урана и
плутония134. Из оккупированной Германии было получено новое оборудование,
уран и перевезены ученые. Но советское руководство не придало проекту статус приоритетного. Например, немецкие физики не были
сразу же подключены к работе. Еще не произошел переход от теоретических исследований и лабораторной работы к созданию атомной
индустрии135.
В мае 1945 г., месяце, когда Германия капитулировала, Первухин и Курчатов настаивали перед Сталиным на том, что работы по
проекту должны быть ускорены. «...Дела, связанные с решением атомной проблемы,— вспоминал позднее Первухин,— по ряду причин,
вызванных войной, проходили медленно. Поэтому в мае месяце 1945 года мы с Игорем Васильевичем Курчатовым написали в Политбюро
ЦК товарищу Сталину И. В. записку, в которой коротко осветили положение с атомной проблемой и высказали тревогу относительно
медленного разворота работ»136. Первухин и Курчатов предложили принять
чрезвычайные меры и создать «самые благоприятные и преимущественные условия» для реализации ядерного проекта, с тем чтобы
ускорить исследования, проектирование и организацию «предприятии атомной
промышленности»137.
Об ответе на их письмо также нет никаких свидетельств. Сталин, Берия и Молотов были хорошо информированы о «проекте
Манхэттен», но не проявили никакой заинтересованности в расширении советских работ. Почему? Одно из объяснений, данное
офицером КГБ Яцковым, заключается в том, что Берия не верил сообщениям разведки. С самого начала, писал Яцков, Берия
«заподозрил в этих сведениях дезинформацию, считая, что таким образом противник пытается втянуть нас в громадные затраты
средств и усилий на работы, не имеющие перспективы. ...Подозрительное отношение к материалам разведки сохранялось у Берии
даже тогда, когда в Советском Союзе уже полным ходом развернулись работы над атомной бомбой. Л. Р. Квасников рассказывал,
что когда он однажды докладывал Берии об очередных данных разведки, тот пригрозил ему: "Если это дезинформация — всех вас
в подвал спущу"»138.
Берия мог передать Сталину и Молотову свои подозрения относительно сообщений разведки. Эти подозрения накладывались на
недоверие советских руководителей к советским ученым. Как могли Сталин, Берия и Молотов убедиться в том, что Курчатов не
обманывает их? Они ничего не понимали в ядерной науке и технике, а другие ученые утверждали, что бомба не может быть сделана
еще в течение очень долгого времени. Сведения о том, что Германия и близко не подошла к созданию атомной бомбы, также могли
усилить скептицизм советских руководителей.
Каковы бы ни были причины, ясно одно: несмотря на сообщение Фукса о том, что Соединенные Штаты планируют испытать бомбу
10 июля и, если испытания окажутся успешными, применить ее против Японии, ни Сталин, ни Берия, ни Молотов не понимали той
роли, которую вскоре предстоит сыграть атомной бомбе в международных отношениях139.
Если бы они видели связь между бомбой и международной политикой, они, конечно, оказали бы Первухину и Курчатову более
активную поддержку. Их нежелание сделать это позволяет предположить, что летом 1945 г. они не считали атомную бомбу
реальностью и не могли себе представить, какое влияние она окажет на мировую политику.
К оглавлению
_________________________________________________________
1 Первухин и Курчатов ходатайствовали об образовании нового института, но им было сказано, что более подходит лаборатория, поскольку Курчатов прежде не руководил институтом (см.: Первухин М. Г. Первые годы атомного проекта// Химия и жизнь. 1985. № 5. С. 68; Кафтанов С. В. По тревоге: Рассказ уполномоченного Государственного комитета обороны С.В. Кафтанова// Химия и жизнь. 1985. № 6. С. 9; Головин И., Кузнецова Р. Достижения есть?// Правда. 1988. 12 янв.). Лаборатория № 2 получила права и статус академического института в феврале 1944 г. (см.: Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове/ Под ред. А. П. Александрова. М.: Наука, 1988. С. 461). О происхождении названия Лаборатории № 2 см.: Вклад академика А. Ф. Иоффе в становление ядерной физики в СССР. Л.: Наука, 1980. С. 30-31.
2 Курчатов И. В. Избр. тр. в 3 т. Т. 3: Ядерная энергия. М.: Наука, 1984. С. 9-19.
3 Там же. С. 20-57.
4 Там же. С. 52, 53.
5 Там же. С. 49, 50
6 «Сборка» — реактор. — Прим. ред.
7 Слово «pile» («сборка») стала общепринятым термином в английском языке для обозначения реактора до того, как был принят термин «реактор». Я использую его вместо слова «котел» для периода до 1945 г.; после этого я использую слово «реактор».
8 См.: У истоков советского атомного проекта: роль разведки// Вопр. истории естествознания и техники. 1992. № 3. С. 116.
9 Там же. С. 118.
10 См.: Головин И. Н., Смирнов Ю. Н. Это начиналось в Замоскворечье. М.: Изд. Ин-та атомной энергии им. И. В. Курчатова, 1989. С. 6.
11 См.: Первухин М. Г. У истоков урановой эпопеи// Техника — молодежи. 1975. № 6. С. 17.
12 См.: Курчатов И. В. Избр. тр. Т. 3. С. 56.
13 Курчатов И. В., Панасюк И. С. Строительство и пуск первого в Советском Союзе уран-графитового котла с саморазвивающейся цепной реакцией// Курчатов И. В. Избр. тр. Т. 3. С. 74. См. также доклад Курчатова от 4 июля 1943 г. для Первухина, где приводятся те же соображения (см.: У истоков... С. 121).
14 Наиболее полный обзор ранних исследований уран-графитовой системы можно найти в книге И. Ф. Жежеруна (см.: Жежерун И. Ф. Строительство и пуск первого в Советском Союзе атомного реактора. М.: Атом-издат, 1978). Флеров продолжил работу по системе природный уран — легкая вода, по вскоре оставил эту идею, как неосуществимую (Там же. С. 62-65).
15 Об отношении Алиханова см.: Кожевникова Н. «Баловень» жестокой эпохи// Сов. культура. 1990. 14 аир. С. 15. О его исследованиях см.: Абов Ю. Г. Абрам Исаакович Алиханов — директор ИТЭФа// Академик А. И. Алиханов: Воспоминания, письма, документы/ Под ред. А. П. Александрова. Л.: Наука, 1989. С. 77.
16 См.: Жежерун И. Ф. Строительство и пуск... С. 34; Гуревич И. И. Исаак Яковлевич Померанчук; Галанин А. Д. О работах И. Я. Померанчука по физике ядерных реакторов// Воспоминания о И. Я. Померанчуке/ Под ред. Л. Б. Окуня. М.: Наука, 1988. С. 44, 45, 230-234.
17 См.: Курчатов И. В., Панасюк И. С. Строительство и пуск... С. 74. Головин отметил, что эта теория отличается от предложенной Юджином Вигнером в Соединенных Штатах (см..Golovin I. N. The First Steps in the Atomic Problem in the USSR// Fifty Years with Nuclear Fission: Conf. papers. Washington, DC, 1989. P. 10).
18 См.: Жежерун И. Ф. Строительство и пуск... С. 79; Галаний А. Д. О работах И. Я. Померанчука... С. 243-244. См. также комментарии Головина об этой работе в его докладе «Первые шаги в решении атомной проблемы в СССР» (см.: Golovin I. N. The First Steps...). Результаты, полученные в Советском Союзе, отличались от полученных в США.
19 См.: Неменов Л. Послезавтра начнем облучение...// Техника — молодежи. 1975. № 6. С. 18-21; Он же. Прошлое стало историей// Атомн. энергия. 1978. № 1. С. 17-22. Неменов был сыном основателя Радиевого института, из которого выделился в 1921 г. институт Иоффе.
20 Об этом эпизоде см.: Неменов Л. Послезавтра начнем облучение... Об открытии железнодорожной ветки см.: Salisbery H. 900 Days: The Siege of Leningrad. N. Y: Da Capo Press, 1985. P. 547-550.
21 CM .: Неменов Л. Послезавтра начнем облучение... С. 20, 21; Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 461.
22 См.: Неменов Л. Прошлое стало историей. С. 18.
23 См.: Курчатов Б. Нехожеными путями// Техника — молодежи. 1975. №12. С. 16-18; Неменов Л. Послезавтра начнем облучение... С. 21. Курчатов определил полупериод распада этой субстанции в 31 000 лет. Период полураспада плутония, как он позднее узнал, составляет 24 300 лет.
24 См.: Ершова 3. В. Мои встречи с академиком В. Г. Хлопиным// Академик В. Г. Хлопин: Очерки. Воспоминания современников. Л.: Наука, 1987. С. 112-114: Никольский Б., Петржак Г. От радия к плутонию// Техника — молодежи. 1976. № 1. С. 37. Институту также отводилась важная роль в разработке методов извлечения из руды урана и его обогащения.
25 См.: Володин Б. Повесть об Игоре Васильевиче Курчатове// Пути в незнаемое: Сб. 16. М.: Сов. писатель, 1982. С. 86, 87.
26 См.: Golovin I. N. The First Steps... P. 9.
27 Об Арцимовиче см.: Храмов Ю. А. Физики: Биографический справочник. 2-е изд. М.: Наука, 1983. С. 21. О методе центрифугирования см.: Вопросы современной экспериментальной и теоретической физики/ Под ред. А. П. Александрова. Л.: Наука, 1984. С. 81. См. также интервью И. Н. Головина от 19 октября 1992 г. О термической диффузии см.: Александров А. П. Годы с Курчатовым// Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 37, 38.
28 См.: Кафтанов С. В. По тревоге... С. 9; Балезин С. А. Рассказ профессора Балезина// Химия и жизнь. 1985. № 5. С. 20
29 См.: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. 3-е изд. М.: Атомиздат, 1978. С. 63-66; Гончаров В. В. Первые (основные) этапы решения атомной проблемы в СССР. М.: Изд. Ин-та атомной энергии им. ИВ. Курчатова, 1990. С. 3.
30 См.: Гончаров В. В. Первые (основные) этапы... С. 23. Согласно А. Р. Стриганову, в лаборатории в июле 1944 г. работало 120 человек (см.: Стриганов А. Р. И. В. Курчатов — коммунист// Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 394.
31 Здесь автор следует статье Ю. Б. Харитона. По С. В. Кафтанову (см. также: Иоффе Б. Л. Кое-что из истории атомного проекта в СССР// Сибирский физический журнал. 1995. № 2. С. 79), события протекали несколько иначе: «На вакансию академика по физическим наукам были выдвинуты кандидатами и Алиханов, и Курчатов. Голосовавшие академики предпочли Алиханова. Тогда я (т. е. С. В. Кафтанов. — Ред.) обратился к Молотову с просьбой выделить Академии наук еще одну вакансию действительного члена Академии по физическим наукам. Просьба была удовлетворена. Игорь Васильевич был избран академиком».— Прим, ред.
32 Фриш С. Э. Сквозь призму времени. М.: Политиздат, 1992. С. 315.
33 Меркин В. И. Решающий эксперимент Курчатова// Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. С. 271. Первые эксперименты по гетерогенной сборке были проведены с вольфрамовыми стержнями вместо урановых (см.: Golovin I. N. The First Steps... P. 8, 9).
34 См.: У истоков... С. 120.
35 См.: Первухин М. Г. Первые годы... С. 63.
36 См. с. 97.
37 См.: Первухин М. Г. Первые годы... С. 63.
38 См.: Ершова 3., Пожарская М., Фомин В. Миллиграммы — это немало// Техника — молодежи. 1976. № 2. С. 48-49.
39 См.: Панасюк И. С. Это было в 1938-1946 годах// Воспоминания об академике И. В. Курчатове/ Под ред. М. К. Романовского. М.: Наука, 1983. С. 24.
40 Три графитовых завода были заложены в СССР в 1938 г., но они не могли удовлетворить нужды советской индустрии, и во время войны от 4000 до 6000 тонн ежегодно импортировалось из Соединенных Штатов. См.: Atomic Energy// National Intelligence Survey: USSR. Section 73. January 1951. P. 73-17, 73-18.
41 См.: Панасюк И. С. Это было в 1938-1946 годах. С. 25, 26; Меркин B. И. Решающий эксперимент... C. 271-273; Гончаров В. В. Первые (основные) этапы... С. 9-13.
42 Обзор этих сделок см.: Soviet Atomic Espionage// US Congress, Joint Committee on Atomic Energy. Washington, DC: US Government Printing Office, 1951. P. 185-192. Более детальные свидетельства см.: Hearings Regarding Shipment of Atomic Material to the Soviet Union during World War II// US Congress, House Committee on Un-American Activities. Washington, DC: US .Government Printing Office, 1950. P. 941 e. a.
43 См.: Soviet Atomic Espionage... P. 187; Hearings Regarding Shipment... P. 941.
44 См.: Soviet Atomic Espionage... P. 189; Hearings Regarding Shipment... P. 942, 950, 1043-1046.
45 Ibid.
46 В своем отчете об уран-графитовой сборке за 1947 г. Курчатов и Панасюк писали: «Когда в нашем распоряжении оказалось около 220 кг чистейшей окиси урана, мы провели опыты со слоем урана, пересекающим графитовую призму» (Курчатов И. В., Панасюк И. С. Строительство и пуск... С. 76). Дату этого доклада указывает И. Ф. Жежерун (см.: Жежерун И. Ф. Строительство и пуск... С. 137). Эти эксперименты сделали возможным расчет нескольких ключевых условий для цепной реакции. Но как раз эти эксперименты не могли быть проведены до 1945 г., когда стал доступен графит нужной чистоты.<
47 Никто, с кем я говорил, не знал, что уран мог бы попадать в лаборатории таким образом.
48 См.: Гончаров В. В. Первые (основные) этапы... С. 5. Неясно, что случилось с теми одной-двумя тоннами урана, которые Курчатов ожидал получить в 1943 г. См. с. 139.
49 См.: Вольфсон Ф. И., Зонтов Н. С, Шушания Г. Р. Дмитрий Иванович Щербаков. М.: Наука, 1987. С. 49-54; Щербаков Д. И. Автобиографические очерки (конспективно)// Щербаков Д. И. Жизнь и деятельность. 1893-1966. М.: Наука, 1969. С. 281.
50 См.: Вольфсон Ф.И., Зонтов Н. С, Шушания Г. Р. Дмитрий Иванович Щербаков; Щербаков Д. И.Автобиографические очерки... «Москоу Ньюс>, еженедельная газета на английском языке, сообщала в номере от 29 декабря 1943 г., что залежи ураносодержащих руд были недавно найдены в Киргизии (где располагался рудник Тюя-Муюн). В этом сообщении не упоминалось о возможностях использования урана в производстве атомной энергии. В том же году ученые Харьковского физико-технического института начали работу по созданию приборов для разведки урана (см.: Иванов В. По советам Курчатова// Техника — молодежи. 1975. № Ю. С. 20).
51 См.: Левшин Б. В. Советская наука в годы Великой Отечественной войны. М.: Наука, 1983. С. 112.
52 Цит. по: Левшин Б. В. Советская наука...
53 См.: Щербаков Д. И. Автобиографические очерки... С. 281. Щербаков организовал исследования по металлогенезису и геохимии урана во Всесоюзном институте минеральных ресурсов. Согласно ЦРУ, добыча началась в Ферганской долине в 1944 г. и до конца года эта работа была поставлена под контроль организации, известной как Комбинат № 6.
54 Цит. по: Головин И. Н. Курчатов — ученый, государственный деятель, человек// Материалы юбилейной сессии ученого совета центра 12 января 1993 г. М.: Изд. Российского научного центра; Ин-та атомной энергии им. И. В. Курчатова, 1993. С. 24, 25.
55 См.: Chevalier H. Oppenheimer: The Story of a Friendship. N. Y.: George Braziller, 1965. P. 53-55, 90, 91; Stern P. M., Green H. P. The Oppen-heimer Case. N. Y.: Harper and Row, 1969. P. 43-45.
56 Оппенгеймер и Шевалье позже привели разные версии этого разговора, придавая различную степень ясности предложению Шевалье, но все версии сходятся в том, что Оппенгеймер отверг это предложение (см.: Stern P. М., Green H. P. The Oppcnheimer Case. P. 43, 44; Bernstein В. J. The Oppenheimer Loyalty — Security Case Reconsidered// Stanford Law Review. 1990. V. 42, № 6. P. 1384-1484.
57 См.: Jones V. С. Manhattan: The Army and the Atomic Bomb. Washington, DC: Center of Military History, United States Army, 1985. P. 263, 264; Stern P.M., Green H. P. The Oppenheimer Case. P. 47; Soviet Atomic Espionage... P. 171-182.
58 Jones V. С Manhattan... P. 265, 266; Soviet Atomic Espionage... P. 163-170.
59 Цит. по: У истоков... С. 120.
60 Там же. Эта работа была проделана Сиборгом и Сегре в июле 1941 г. См.: Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World: A History of the United States Atomic Energy Commission. V. 1: 1939-1946. Berkeley: University of California Press, 1990. P. 41, 42.
61 Цит. по: У истоков... С. 120.
62 Там же.
63 См.: Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin. January 30, 1950 (a letter of March 2, 1950 from J. Edgar Hoover to Admiral Souers. HSTL, PSF. P. 2, 3). О деятельности Фукса в этот период см.: Moss N. Klaus Fuchs: The Man Who Stole the Atom Bomb. L.: Grafton, 1987. P. 49-61; Williams R. С. Klaus Fuchs: Atom Spy. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987. P. 64-74.
64 Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin... P. 3.
65 См.: У истоков... С. 120-122.
66 The Report of the Royal Commission. 27th June 1946. Ottawa: Controller of Stationery, 1946. P. 455. См. также: Gowing M. Independence and Deterrence: Britain and Atomic Energy. 1945-1952. V. 2: Policy Execution. L.: Macmillan, 1974. P. 138-144. Неясно, предоставлял ли Мэй Советскому Союзу информацию об атомном проекте до 1945 г.
67 См.: The Report of the Royal Commission... P. 450, 455. «Уран-235 являлся слабо обогащенным образцом,— признавался он позднее,— и он был в маленькой стеклянной трубке, содержавшей около миллиграмма окиси. Урана-233 было около одной десятой миллиграмма в виде очень тонкого налета на платиновой фольге, завернутой в кусок бумаги» (цит. по: Moorehead A. The Traitors. N. Y: Scribner, 1952. P. 37). Мэй также сообщил, что на заводе по магнитному разделению, расположенном в Клинтоне, ежедневный выход ура-на-235 составлял 400 граммов и что выход элемента-94 был, вероятно, вдвое больше. Планировалось несколько графитовых сборок, способных производить 250 граммов в день.
68 The Gouzenko Transcripts: The Evidence Presented to the Kellock-Taschereau Royal Commission of 1946/ Ed. R. Bothwell, J. L. Granatstein. Ottawa: Deneon Publishers, 1982. P. 145.
69 См.: У истоков... С. 123.
70 Цит. по: Губарев В. Физика — это моя жизнь// Правда. 1984. 20 февр. С. 8. Эта статья основана на интервью с Харитоном. См. также: Александров А. П. и др. Юлий Борисович Харитон// Вопросы современной экспериментальной и теоретической физики. С. 7.
71 Александров А. П. и др. Юлий Борисович Харитон. С. 7. См. также интервью с Харитоном от 16 июля 1992 г.
72 См.: Зельдович Я. Б., Коновалов Б. Имя века дает наука// Герой вдохновенного труда / Под ред. А. Н. Синицына. М.: Политиздат, 1983. С. 259.
73 См.: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. С. 67, 68.
74 См.: Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin... P. 3, 4; Williams R. С. Klaus Fuchs... P. 75-91.
75 См.: Gowing M. Britain and Atomic Energy, 1939-1945. L.: Macmil-lan, 1964. P. 263, 264.
76 См.: Pierls R. The Bomb that Never Was// New York Review of Books. 1993. April 22. P. 7.
77 См.: Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin... P. 3; Clegg H. H., Lamphere R. J. Memorandum to the Director of the FBI. June 4, 1950. P. 18-23. HSTL, PSF.
Первые сведения о методе имплозии сообщил советской разведке в конце 1944 г. Теодор Холл, молодой физик, работавший тогда в
Лос-Аламосе (См.: А. Кабанников. Почему Тед Холл подарил Москве ядерную бомбу //Коме: правда. 1997. 20 сент.). — Прим. ред.
78 Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin... P. 4.
79 Ibid.
80 См.: Statement of Klaus Fuchs to Michel Perrin...; Clegg H. H., Lamphere R. J. Memorandum... P. 24, 25.
81 Цит. по: У истоков... С. 122, 123.
82 См.: Soviet Atomic Espionage... P. 60-144; Radosh R., Milton J. The Rosenberg File: A Search for the Truth. N. Y.: Holt, Rinehast and Winston, 1983. P. 184-187. В моем анализе не содержится никакого предположения о скользком вопросе, оба ли супруга Розенберг были шпионами или только один из них. Двое бывших сотрудников КГБ утверждали, что Розенберги работали на Советский Союз, но не по атомной бомбе. См.: Геворкян Н. Разведчики бывшими не бывают// Моск. новости. 1993. № 1. С. 4. Другая американская пара, Моррис и Леонтина Коэны, оказалась глубоко вовлечена в атомный шпионаж, согласно источникам из КГБ. См. статьи В. Чукова в «Арми» за 1991 г. (№ 18-20). Коэны исчезли в 1950 г. после ареста Клауса Фукса. Они вновь появились в Англии, где в 1961 г. были осуждены за шпионаж. В Англии они жили под именами Элен и Питера Крогеров.
83 См.: У истоков... С. 123-124.
84 Там же.
85 См.: Dobbs M. How Soviets Stole US Atom Secrets// Washington Post. 1992. Oct. 4. P. Al.
86 Согласно Яцкову, еще один ученый из Лос-Аламоса передавал секретную информацию в Советский Союз. Этот человек, упоминавшийся под кодовым именем Персей, не был установлен. Однако из докладов Курчатова видно, что, какую бы информацию ни передавал Персей, она не была столь ценной, как информация от Фукса.
87 Прага была освобождена от гитлеровцев лишь в мае 1945 г. — Прим. ред.
88 См.: Kasparek J. Soviet Russia and Czechoslovakia's Uranium// The Russian Review. 1952. № 2. P. 98, 99. См. также письмо Юджина Лебля автору от 18 июля 1982 г. В 1947 г. Лебль возглавлял чехословацкую торговую делегацию, которая пыталась, хотя безуспешно, заставить Советский Союз платить за чехословацкий уран но мировым ценам. Последняя информация, полученная из чешских архивов, свидетельствует, что это соглашение было подписано не во время визита Бенеша в Москву, а только в ноябре 1945 г., когда после Хиросимы советский проект начал развиваться более широким фронтом.
89 См.: Naimark N. The Soviet Occupation of Germany. 1945-1949 (manuscript, 1993); Shimkin D. B. Minerals: A Key to Soviet Power. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1953. P. 148. Цифры по довоенной продукции не всегда совпадают. См.: Minerals Yearbook, 1946. Washington, DC: US Bureau on Mines. P. 1228. В этом источнике даются более низкие цифры довоенного производства.
90 Это было отмечено в письме Меркулова к Берии от 28 февраля 1945 г. (см.: У истоков... С. 122).
91 См.: Kasparek J. Soviet Russia... P. 98. См. также: President Edvard Benes. Stanford: Hoover Institution Press, 1981. P. 145; Loebl E. My Mind On Trial. N. Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1976. P. 70.
92 См.: Kasparek J. Soviet Russia... P. 102, 103; Loebl E. My Mind... P. 73.
93 См.: Goudsmit S. A. Alsos. N. Y.: Henry Schumann, 1947.
94 См.: Naimark N. The Soviet Occupation...
95 Heinemann-Gruder A. Die Sowjetische Atombombe. Berlin: Arbeitspapiere der Berghof-Stiftung fur Konfliktforschung, 1990. P. 22, 23.
96 См.: Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. М.: Сов. энциклопедия, 1972. Т. 9. С. 326.
97 См.: Sakharov A. Memoirs. N. Y.: Alfred A. Knopf, 1990. P. 136. В книге о репрессированной науке в Советском Союзе В. Р. Полищук пишет, что Завенягин «резко выделялся среди руководителей наркомата благодаря уровню образования и способностью ценить преданных ему людей, прагматически, как полезных работников» (Полищук В. Р. Судьба профессора И. Я. Башилова// Репрессированная наука/ Под ред. М. Г. Ярошецкого. Л.- Наука, 1991. С. 361).
98 Интервью с Флеровым от 18 октября 1989 г.
99 Интервью с Харитоном от 16 июля 1992 г.
100 Дом был насыщен «жучками». Протоколы были опубликованы в сборнике «Operation Epsilon. The Farm Hall Transcripts» (Berkeley: The University oi California Press, 1993).
101 См.: Goudsmit S. A. Alsos. P. 164, 165.
102 См.: German Scientists at Sukhumi, USSR, OSI/SR-2/49/ CIA. Oct. 31, 1949.
103 См.: Riehl N. 10 Jahre im goldenen Kafig: Erlcbnisse beim Auibau der Sowjetischen Uran-Industrie (неопубликованная рукопись). Я благодарен Ульриху Альбрехту, сделавшему ее доступной для меня. См. также: Нейбауэр А. Немецкий химик и советский атомный проект после 1945 г.: Макс Фольмер// Вопр. истории естествознания и техники. 1991. №4. С. 24.
104 Niels Bohr Library, American Institute of Physics (New York, Goudsmit Papers, Box 1, folder 25).
105 Ibid. См. также: Rosband P. Memorandum of September 1945. P. 4. Герц сказал Гансу Бете после войны, что причина, по которой он выбрал Советский Союз, заключалась в том, что в Соединенных Штатах слишком много знающих ученых, поэтому в Советском Союзе он был бы лучше принят (интервью с Бете от 20 апреля 1979 г.).
106 Rosband P. Memorandum of September... P. 1.
107 См.: Barwich H. Das Rote Atom. Munich; Berne: Scherz-Verlag, 1967. P. 21; Steenbeck M. Impulse und Wirkungen. Berlin: Vcrlag dcr Nation, 1977. P. 163-179.
108 См.: German Scientists... P. 3.
109 См.: Rosband P. Memorandum of September... P. 5, 6.
110 Интервью с Харитоном от 16 июля 1992 г.
111 Эта оценка, возможно, завышена. См.: Status of the Soviet Atomic Energy Program// CIA, Joint Atomic Energy Intelligence Committee. July 4, 1950. CIA/SCI-2/50. P. 1. HSTL, PSF.
112 Groves L. R. Now It Can Be Told. N. Y.: Harper, 1962. P. 230-231.
113 См.: Riehl N. 10 Jahre im goldc-nen Kafig... P. 8, 9.
114 См.: Groves L. R. Now It Can Be Told... P. 236-239.
115 См.: Naimark N. The Soviet Occupation... См. также: Grishin N. The Saxony Uranium Mining Company (Vismut)// Soviet Economic Policy in Postwar Germany/ Ed. R. Slusser. N. Y.: Research Program on the USSR, 1953. P. 127-155.
116 Вернадский В. И. Об организации научной работы// Природа. 1975. № 4. С. 36.
117 Там же.
118 Цит. по: Bailes К. Е. Science and Russian Culture in an Age of Revolutions. Bloomington: Indiana University Press, 1990. P. 177.
119 См.: Мочалов И. И. Владимир Иванович Вернадский. М.: Наука, 1982. С. 397.
120 Фейнберг Е. Л. Эпоха и личность// Фейнберг Е. Л. Воспоминания о И. Е. Тамме. М.: Наука, 1986. С. 225.
121 См.: Sakharov A. Memoirs. Р. 128-129.
122 Kapitsa to Bohr, Oct. 28, 1943. US National Archives. RGFF, MED TS, folder 11. О контексте см.: Gow-ing M. Britain and Atomic Energy... P. 350.
123 К тому времени дважды. — Прим. ред.
124 Капица П. Л. Письма о науке М.: Моск. рабочий, 1989. С. 207.
125 Third Anti-Fascist Meeting of Soviet Scientists. Moscow, June 1944. Moscow: Foreign Languages Publishing House. 1944. P. 17, 18.
126 Ibid. P. 21.
127 Ibid. P. 22.
128 Совет Народных Комиссаров 21 января 1945 г. принял постановление о праздновании 220-летней годовщины Академии наук (РЦХИДНИ, ф. 17, д. 125, ед. хр. 359. С. 5).
129 Там же. С. 65
130 Цит. по: Vucuinich A. Empire of Knowledge. Berkeley: University of California Press, 1984. P. 206. Описание этой сессии на Западе см.: Ashby Е. Scientist in Russia. Harmonds-worth: Penguin Books, 1947. P. 126-145.
131 См.: Ashby E. Scientist in Russia... P. 136, 137. Речь Капицы не была опубликована в журнале «Вестник Академии наук».
132 Физик из Государственного оптического института.
133 РЦХИДНИ, ф. 17, д. 125, ед. хр. 362.
134 Интервью с Головиным от 19 октября 1992 г. и с Харитоном от 16 июля 1992 г.
135 Весной 1945 г. Курчатов инструктировал Владимира Меркина о начале работы по проектированию сборки, которая производила бы плутоний в количествах, достаточных для бомбы. См.: Меркин В. И. Решающий эксперимент... С. 267-269; Первухин М. Г. У истоков урановой эпопеи// Техника — молодежи. 1975. № 7. С. 25 (это продолжение статьи под тем же названием, цитированной выше). Но для строительства такой сборки понадобилось бы большое количество урана и пришлось бы затратить большие усилия на се конструирование.
136 Первухин М. Г. Первые годы... С. 64.
137 Там же.
138 Яцков А. Атом и разведка// У истоков... С. 105.
139 2 июля Курчатов был информирован, что испытание произойдет 10 июля или около этой даты (см.: У истоков... С. 134).