Дэвид Холловэй. Сталин и бомба.

 

Глава шестая. Хиросима

I

В 5 часов 30 минут утра 16 июля 1945 г. Соединенные Штаты испытали атомную бомбу в пустыне Аламогордо в штате Нью-Мексико. Это была плутониевая бомба, в которой использовался сложный метод имплозии. Бомбу на основе урана-235, представлявшую собой более простую, пушечную систему, было решено перед применением не испытывать. Испытание в Аламогордо прошло с триумфальным успехом. Взрыв оказался сильнее, чем ожидалось,— он был эквивалентен взрыву примерно 20 килотонн тринитротолуола1. Пятью неделями позже, 20 августа, Государственный комитет обороны в Москве принял постановление, учреждающее новые органы для управления советским атомным проектом. Именно за эти пять недель Сталин понял стратегическую важность атомной бомбы и дал старт ударной программе создания советской бомбы.

Испытание в Аламогордо прошло за день до открытия Потсдамской конференции, на которой Черчилль, Сталин и Трумэн должны были обсудить послевоенное устройство мира. В 7 часов 30 минут вечера 16 июля Генри Л. Стимсон, министр обороны США, который присутствовал в Потсдаме на встрече на высшем уровне, получил из Вашингтона телеграмму, извещавшую, что испытание прошло утром и было успешным. Через пять дней он получил детальный отчет от генерала Гровза. В этом отчете чувствовались и напряжение, и облегчение, но прежде всего потрясение, испытанное теми, кто присутствовал на испытании2. Этот сильный и красноречивый документ произвел в Потсдаме глубокое впечатление. Стимсон прочитал его в полдень Трумэну, который остался чрезвычайно доволен. Трумэн был этим «очень воодушевлен,— писал Стимсон в своем дневнике, — и снова и снова обращался ко мне, как только видел меня. Он сказал, что доклад придал ему совершенно новое чувство уверенности». На следующее утро Стимсон передал доклад Черчиллю, который воскликнул после чтения: «Это — второе пришествие!»3 «Бомба, казавшаяся всего лишь возможным оружием, представлялась слабой камышинкой, на которую можно было опереться,— признавался Стимсон,— но бомба, ставшая колоссальной реальностью, — это совсем другое»4.

Трумэн решил теперь информировать Сталина о бомбе. После пленарного заседания 24 июля он подошел к нему как раз тогда, когда тот собирался покинуть зал заседаний. Трумэн небрежно бросил ему: «У нас есть новое оружие необычайной разрушительной силы»5. Он не сказал, однако, что это была атомная бомба. По воспоминаниям Трумэна, Сталин ответил, что «рад слышать об этом и надеется, что "оно будет успешно применено против японцев"»6 . Однако рассказ Трумэна, возможно, неточен. Энтони Иден, министр иностранных дел Великобритании, который вместе с Черчиллем пристально наблюдал за происходившей рядом беседой, стоя в нескольких футах, писал в своих мемуарах, что Сталин всего лишь кивнул головой и сказал: «Благодарю Вас» — без дальнейших комментариев7. Переводчик Сталина В. Н. Павлов, переводивший слова Трумэна, подтверждает рассказ Идена, но вспоминает, что Сталин просто кивнул головой, не произнося слов благодарности8.

Трумэн и Черчилль были убеждены: Сталин не понял, что Трумэн имел в виду атомную бомбу9. Вероятно, они ошибались. Сталин знал о «проекте Манхэттен» больше, чем они думали, и, видимо, знал и о том, что испытания назначены на 10 июля10. Он также знал о советских ядерных исследованиях11. Возможно, он догадался, что имел в виду Трумэн, если и не сразу, то очень скоро после этого разговора12. «...Вернувшись с заседания,— писал маршал Жуков в своих мемуарах,— И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал: "Цену себе набивают". И. В. Сталин рассмеялся: "Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы". Я понял, что речь шла о создании атомной бомбы»13. «Трудно за него (Трумэна. — Д. X.) сказать, что он думал, но мне казалось, он хотел нас ошарашить, — много лет спустя вспоминал Молотов. — ...Не было сказано "атомная бомба", но мы сразу догадались, о чем идет речь»14. Есть сообщение, что из Потсдама Сталин связался с Курчатовым, сказав ему, что надо ускорить работу по бомбе, но это утверждение оспаривалось одним из коллег Курчатова на основании того, что телефонного звонка недостаточно, чтобы ускорить дело15.

Представляется ясным, что Сталин знал, что Трумэн говорил именно об атомной бомбе. Менее ясно, понимал ли он значение слов Трумэна. Есть две возможности. Первая: он еще не придал большого значения бомбе; вторая: только теперь он ощутил, каким важным фактором стала бомба в международных отношениях. В любом случае реакция Сталина была бы одинаковой. Его невозмутимость могла указывать на некоторое непонимание слов Трумэна, но это могла быть и сознательная попытка скрыть озабоченность из страха признаться в отставании Советского Союза и показать свою слабость.

Последнее объяснение предлагают Жуков и Молотов. Однако документы того времени, которые могли бы подтвердить это, отсутствуют. Можно только догадываться, не слова ли Трумэна заставили Сталина понять наконец стратегическое значение атомной бомбы, если считать, что разведывательные данные, передаваемые в течение всей войны, не убедили его в этом. В любом случае влияние американской атомной бомбы на советскую политику стало очевидным только после Хиросимы.

 

II

Разговор Трумэна со Сталиным в Потсдаме был результатом обсуждения американцами вопроса о влиянии бомбы на отношения с Советским Союзом. Нильс Бор пытался убедить Черчилля и Рузвельта поставить Сталина в известность о бомбе. Бор бежал из оккупированной немцами Дании в сентябре 1943 г. и несколько месяцев провел в Лос-Аламосе как член английской группы16. Он был ошеломлен достигнутым прогрессом, и боялся, что, если политические расхождения приведут к разрыву антигитлеровской коалиции, начнется гонка ядерных вооружений. Но он также считал, что бомба открывает возможность нового подхода к международным отношениям, поскольку, ввиду опасности гонки вооружений, появится необходимость сотрудничества. Соединенные Штаты и Англия должны были, по мнению Бора, информировать Советский Союз о «проекте Манхэттен» до того, как бомба станет свершившимся фактом, и до того, как закончится война. Только таким образом можно было убедить Сталина в необходимости международного контроля в области использования атомной энергии и в отсутствии заговора Соединенных Штатов и Англии против Советского Союза17.

На соображения Бора повлияла его высокая оценка советской физики. Он посещал Советский Союз и встречался с рядом советских физиков, в особенности с Капицей и Ландау18. Он знал о советских исследованиях по делению. Его подозрение, что советские физики, возможно, работают над бомбой, усилилось после получения письма от Капицы, приглашавшего его в Советский Союз. Бор получил это письмо в советском посольстве в Лондоне в апреле 1944 г. по возвращении из Соединенных Штатов. Он написал Капице теплое, но ни к чему не обязывающее письмо, проконсультировавшись перед этим с представителями британской службы безопасности19. Письмо Капицы убедило его в том, что нужно срочно информировать Сталина о бомбе.

Бор добился того, что его предложение было поддержано некоторыми ведущими советниками Черчилля и Рузвельта20. Но когда в мае 1944 г. он встретился с Черчиллем на Даунинг-стрит, 10, их встреча закончилась катастрофой. Черчилль был решительно против того, чтобы информировать Сталина об атомной бомбе. Он сказал Бору, что бомба не меняет принципов войны и что послевоенные проблемы могут решаться Рузвельтом и им самим21. Рузвельт же был более восприимчив к идее Бора, когда они встретились в августе в Белом доме. После этой встречи Бор набросал проект письма Капице, описывая в нем в очень общем виде «проект Манхэттен» и отстаивая необходимость международного контроля в области атомной энергии. Он готов был поехать в Советский Союз как посланник Запада22. Ему было совершенно ясно, что ответственность за принятие решений остается за политическими лидерами, но он надеялся, что личные связи между учеными разных стран могли бы способствовать установлению предварительных контактов и разработке взаимоприемлемого подхода к безопасности23.

В сентябре 1944 г., меньше чем через четыре недели после встречи Бора с президентом, Черчилль и Рузвельт подписали секретный меморандум, констатирующий, что «предложение о том, что мир должен быть информирован о "Прокате" (английское кодовое название атомного проекта. — Д. X.) с целью достижения международного соглашения по контролю за ядерным оружием и его применению, неприемлемо». Они также согласились, необоснованно сомневаясь в честности и благоразумии Бора, что «надо провести расследование деятельности профессора Бора и предпринять шаги, чтобы он осознал свою ответственность в вопросе предотвращения утечки информации, особенно к русским»24. Бор никогда не предлагал, чтобы мир был информирован об атомной бомбе, он только хотел, чтобы Советский Союз был официально поставлен в известность о «проекте Манхэттен». Он надеялся, что такая инициатива помогла бы рассеять подозрения и стала бы основой для совместных усилий по контролю за атомной энергией.

Бор не был одинок в своем беспокойстве об опасности гонки вооружений. 30 сентября 1944 г. Ванневар Буш, глава Управления научных исследований и разработок, и Джеймс Конант, президент Гарвардского университета и заместитель Буша, представили министру обороны Генри Л. Стимсону меморандум о международном распространении атомного оружия. Оба они играли ключевые роли в «проекте Манхэттен», и появление их меморандума было вызвано страхом перед гонкой ядерных вооружений. Они писали, что лидерство американцев не будет долгим, так как любая нация с хорошими техническими и научными ресурсами может достичь «нашего нынешнего уровня за три или четыре года». Окажется невозможным сохранять секретность после войны и, следовательно, нужно планировать «полное рассекречивание истории разработки и всего, кроме деталей изготовления и боевых особенностей бомбы, после того как будет продемонстрирована первая бомба». Лучшим способом воспрепятствовать гонке вооружений было бы обеспечение свободного взаимообмена всей научной информацией на эту тему под руководством «международного органа», который должен иметь свободный доступ в научные лаборатории и военные организации во всех странах25.

Стимсон тоже был озабочен перспективой гонки вооружений, но его также занимала проблема послевоенного устройства. 31 декабря 1944 г. он сказал Рузвельту, что еще не пришло время информировать Сталина о бомбе. Советский Союз охотился за секретами «проекта Манхэттен», сказал он, но, кажется, не получил какой-либо полезной информации. Важно было «не знакомить [русских] с нашими секретами, пока мы не убеждены, что получим нечто взамен нашей открытости». Рузвельт последовал этому совету26. 15 марта 1945 г. Стимсон сказал Рузвельту, что необходимо сделать выбор между политикой секретности и англо-американской монополией, с одной стороны, и политикой международного контроля, основанного на свободном взаимообмене научной информацией, — с другой27. Но Рузвельт так и не принял решения по этому вопросу до своей смерти, последовавшей менее чем через месяц, 12 апреля.

Именно Гарри С. Трумэну выпало решать, какой должна быть американская политика в отношении атомной бомбы28. Трумэн ничего не знал о бомбе, пока не стал президентом, о ней ему сообщили Стимсон и друг президента Джеймс Ф. Бирнс, советник Рузвельта. Бирнс, которого Трумэн вскоре назначил государственным секретарем, рассказал ему, что бомба «может быть настолько мощной, что потенциально способна стирать с лица земли целые города и уничтожать людей в небывалых масштабах»29. Как позднее вспоминал Трумэн, Бирнс обрисовал такую перспективу: «в конце войны бомба вполне могла бы позволить нам диктовать наши собственные условия»30. Не совсем ясно, что именно имел в виду Бирнс, но очевидно, что подобные комментарии предвещали возникшую у него впоследствии веру в эффективность ядерной дипломатии.

По совету Стимсона Трумэн учредил комитет на высшем уровне по применению бомбы. Временный комитет, как он был назван, возглавил Стимсон, в его состав помимо прочих вошли Буш и Конант31. Комитет несколько раз собирался в мае и в июне, чтобы обсудить два вопроса: применение бомбы против Японии и международный контроль над использованием атомной энергии. По первому вопросу дискуссия в комитете шла не о том, применять ли бомбу против Японии, а о том, как ее применить. В сентябре 1944 г. Рузвельт и Черчилль пришли к соглашению, что, «когда "бомба" наконец будет готова, после зрелого размышления она может быть применена против Японии»32. Само по себе предложение применить бомбу не подвергалось сомнению в дебатах на заседаниях комитета33. Когда комитет собрался 31 мая совместно со своим научным советом, который состоял из Оппенгеймера, Ферми, Лоуренса и А. Г. Комптона, на заседании была краткая дискуссия о возможности ограничиться демонстрацией бомбы, прежде чем решить использовать ее для бомбардировки населенного района. Однако против новой демонстрации высказывались различные возражения, и эта идея была отклонена. Комитет заключил: «Мы не можем сделать японцам какое-либо предупреждение, мы не можем концентрироваться на населенном районе, но вместе с тем мы должны искать способ, которым можно было бы произвести глубокое психологическое впечатление на возможно большее число жителей». Члены комитета пришли к соглашению, что «наиболее желательной мишенью было бы жизненно необходимое военное предприятие с большим числом работающих на нем и тесно окруженное их домами»34.

Этот вопрос встал снова 16 июня, когда научный совет обсуждал рекомендацию о невоенной демонстрации бомбы перед представителями Организации Объединенных Наций и о применении бомбы против Японии только с согласия ООН. Это предложение было сделано в докладе, написанном в Металлургической лаборатории в Чикаго маленькой группой ученых, включавшей Лео Сциларда, под руководством Джеймса Франка (который в 1925 г. разделил Нобелевскую премию по физике с Густавом Герцем, приехавшим в Советский Союз примерно в рассматриваемое время). Доклад Франка подчеркивал опасность гонки вооружений и был направлен против применения бомбы в Японии354. Оппенгеймер и его коллеги по научному совету отклонили предложение о демонстрации бомбы. «Мы не можем предложить никакой технической демонстрации, которая положила бы конец войне,— заявили он.— Мы не видим приемлемой альтернативы прямому, военному применению [бомбы]»36. 21 июня Временный комитет подтвердил свою предыдущую рекомендацию относительно применения бомбы при первой же возможности, без предупреждения и против военного предприятия, окруженного домами или другими зданиями, наиболее уязвимыми для разрушения37.

Комитет также обсуждал вопрос о международном контроле над атомной энергией. Буш и Конант распространили среди членов комитета меморандум, написанный ими для Стимсона в сентябре 1944 г.38 Бирнс, бывший членом комитета, находился под впечатлением данной ими оценки, согласно которой Советский Союз может догнать Соединенные Штаты за три или четыре года. Генерал Гровз сказал на заседании комитета, что Советскому Союзу из-за отставания в науке и технологии и из-за нехватки урана, чтобы создать бомбу, понадобится 20 лет. Совещание промышленников предсказало, что Советскому Союзу для этой цели потребуется от пяти до десяти лет39. Из всего этого Бирнс заключил, что американская монополия может сохраняться еще семь-десять лет. Это подтвердило его уверенность в том, что бомба на значительный период даст Соединенным Штатам дипломатическое преимущество40.

Бор продолжал распространять свои взгляды в Вашингтоне и в 1945 г., а в конце апреля он сказал Ванневару Бушу, что Соединенные Штаты должны вступить в контакт с Советским Союзом еще до применения бомбы. Этот аргумент теперь нашел отклик и во Временном комитете. На заседании 31 мая Онпенгеймер утверждал: «Мы могли бы сказать [русским], какие огромные усилия всей страны были приложены к осуществлению этого проекта, и выразить надежду на сотрудничество с ними в этой области»41. Генерал Джордж К. Маршалл, глава Объединенного комитета начальников штабов, даже предложил, чтобы двух видных советских ученых пригласили на испытания в Аламогордо. Но Бирнс выразил опасение, что, если Сталину сказать о бомбе, он захочет, чтобы СССР стал партнером в реализации проекта. Бирнс утверждал, что лучшая политика — это та, которая даст уверенность в том, что Соединенные Штаты останутся впереди в производстве и исследовании оружия, одновременно предпринимая все усилия, чтобы улучшить политические отношения с Советским Союзом42. 6 июня Стимсон сказал президенту о решении Временного комитета, согласно которому проект не должен быть раскрыт Советскому Союзу или кому-нибудь еще, пока бомба не будет использована против Японии432. Две недели спустя, однако, комитет изменил свою позицию. Он рекомендовал президенту информировать Сталина на предстоящей встрече в Потсдаме о том, что Соединенные Штаты работают над этим оружием и собираются применить его против Японии. Президенту также следовало сказать, что он знает о работе над бомбой, ведущейся в Советском Союзе. Президент, было добавлено, «может далее сказать, что он надеется, что этот вопрос будет обсужден в будущем, с тем чтобы это оружие стало средством достижения мира»44. Когда в Потсдаме Трумэн сообщил Сталину о бомбе, он проигнорировал большинство этих советов.

Дискуссии во Временном комитете являются ключевым свидетельством того, как формировалась американская политика. Обсуждая вопрос о том, как должна быть применена атомная бомба против Японии, а не о том, применять ли ее вообще, комитет исходил из предположения, что бомбу, когда она будет готова, используют против Японии. Именно эту идею Трумэн получил в наследство от Рузвельта, и, как убедительно доказал Бартон Бернштейн, эту идею не ставил под сомнение ни он, ни кто-либо из высших чинов администрации45. Тот факт, что внутри администрации шла широкая дискуссия о влиянии бомбы на отношения с Советским Союзом, не должен затемнять другого факта: главным мотивом применения бомбы против Японии было как можно более скорое окончание войны.

Члены администрации признали, однако, что бомба может быть мощным дипломатическим инструментом в отношениях с Советским Союзом. Эта функция бомбы становилась, по их мнению, все более важной, так как между Соединенными Штатами и Советским Союзом возникли разногласия по поводу будущего Европы. 14 мая Стимсон записал в своем дневнике, что американская экономическая мощь и атомная бомба были «королевским флешем46 на руках», и что не следует «быть дураками при выборе способа его разыгрывания». На следующий день он назвал бомбу «козырной картой»47. 6 июня Стимсон обсуждал с Трумэном возможность переговоров и быстрого подписания протоколов с Советским Союзом в обмен на партнерство в области атомной энергии. Подобным образом можно было надеяться уладить спорные вопросы, связанные с Польшей, Румынией, Югославией и Манчжурией48. Однако обсуждение не было закончено, и ясная стратегия по использованию бомбы для принуждения Советского Союза к уступкам не была разработана.

 

III

Понял или не понял Сталин сказанное в Потсдаме, бомбежки Хиросимы и Нагасаки б и 9 августа показали наиболее драматичным и явным образом разрушительную силу и стратегическую важность атомной бомбы. Именно Хиросима внесла атомную бомбу напрямую в советские стратегические расчеты. До Потсдама советские лидеры не могли усмотреть связи между бомбой и международной политикой. После Хиросимы эту связь нельзя было больше игнорировать. Сталинское понимание стратегической важности бомбы было обусловлено тем, как она была применена в Японии. Следовательно, сейчас необходимо рассматривать Хиросиму в контексте советской политики на Дальнем Востоке.

Советский Союз подписал с Японией пакт о нейтралитете в апреле 1941 г., и Сталин стремился оставить этот пакт в силе, пока висела на волоске судьба Советского Союза в Европе. Однако советская политика изменилась, как только стало ясно, что Германия терпит поражение. В октябре 1943 г. Сталин обещал государственному секретарю США Корделлу Халлу, что Советский Союз присоединится к войне против Японии после поражения Германии, и повторил эти заверения Рузвельту и Черчиллю в ноябре на Тегеранской конференции. В октябре 1944 г. Сталин заявил своим союзникам, что Советский Союз атакует Японию примерно через три месяца после капитуляции Германии, как только будут накоплены необходимое оружие и снаряжение и прояснятся политические условия49.

Условия вступления СССР в войну с Японией были определены Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем на Ялтинской конференции в феврале 1945 г. Сталин хотел, во-первых, сохранения статус-кво во Внешней Монголии (коммунистическое правление и независимость от Китая); во-вторых, восстановления прав России, утраченных ею в русско-японской войне 1904-1905 гг. (возвращение Южного Сахалина; интернационализация порта Дайрен50 и восстановление аренды Порт-Артура как советской военно-морской базы; объединенное советско-китайское управление Китайско-Восточной железной дорогой и Южно-Маньчжурской железной дорогой с сохранением преобладания интересов Советского Союза); в-третьих, аннексии Курильских островов. Ни Рузвельт, ни Черчилль не возражали против этих условий. Положения относительно Внешней Монголии и портов и железных дорог требовали согласия Китая, который не принимал участия в Ялтинской конференции. Рузвельт обещал предпринять шаги для получения согласия от Чан Кайши, китайского националистического лидера, но Сталин просил его не информировать того о соглашении, пока продвижение советских войск на Дальний Восток не будет закончено51. Сталин обещал вступить в войну через два или три месяца после поражения Германии и заключить договор о дружбе и взаимопомощи с Китаем.

Стремление Рузвельта и Черчилля удовлетворить требования Сталина показывает, насколько они были заинтересованы в том, чтобы получить от СССР помощь в победе над Японией. Объединенный комитет начальников штабов США накануне Ялтинской конференции пришел к заключению, что, хотя советское участие в войне с Японией несущественно, было бы желательно, чтобы «Россия вступила в войну как можно раньше, как только сможет принять участие в наступательных операциях»52. Разработчики военных планов Соединенных Штатов надеялись, что Красная армия свяжет японскую Квантунскую армию в Маньчжурии, препятствуя таким образом передвижению этих сил на японские острова, чтобы противостоять вторжению. Они не ждали, что участие СССР в войне освободит Соединенные Штаты от необходимости вторжения в Японию. 25 мая, менее чем через три недели после капитуляции Германии, Трумэн приказал готовить вторжение в Японию к 1 ноября 53.

После Ялтинской конференции советский Генеральный штаб начал серьезно планировать войну с Японией54. Было рассмотрено несколько различных вариантов. Один из них — вторжение на острова. Этот вариант был привлекательным, поскольку обеспечивал Советскому Союзу право голоса в определении послевоенного развития Японии, но трудным с военной точки зрения, поскольку требовал взаимодействия с флотами союзников, а они были еще далеко от Японии и это повлекло бы за собой огромные потери советских войск. По совету Генерального штаба Сталин решил, что главной задачей Красной армии должен быть разгром в кратчайшие сроки Квантунской армии в Маньчжурии, а затем — японских сил на Южном Сахалине и Курильских островах55. 5 апреля советское правительство объявило, что не возобновит советско-японский пакт о нейтралитете, действие которого истекало в 1946 г.56

Генеральный штаб рассчитал, что для быстрого разгрома Квантунской армии необходимо значительное превосходство в численности войск и вооружении. Между апрелем и началом августа 1945 г. более полумиллиона солдат были переброшены на расстояние почти 10 тысяч километров с европейского театра военных действий на Дальний Восток57. В мае было создано отдельное Дальневосточное Главное командование. Маршал А. М. Василевский, бывший начальник Генерального штаба, вскоре был назначен главнокомандующим58. 26-27 июня Сталин обсудил ход подготовки к войне с Японией с членами Политбюро и военным командованием59. 28 июня Сталин и генерал А. И. Антонов, начальник Генерального штаба, приказали Забайкальскому и 1-му Дальневосточному фронтам быть готовыми к атаке 25 июля и 2-му Дальневосточному фронту — 1 августа60.

Несмотря на этот приказ, ясности по поводу времени вступления Советского Союза в войну не было. 28 мая Сталин сказал посланцу Трумэна Гарри Гопкинсу, что советские войска будут готовы к наступлению 8 августа, но что вступление в войну зависит от присоединения Китая к Ялтинскому соглашению61. 10 июля Молотов сообщил в разговоре с Т. В. Суном, китайским министром иностранных дел, что в конце августа Советский Союз, видимо, объявит войну Японии. Он сказал, что не может назвать точную дату, так как это зависит от решения вопросов, связанных с транспортом и снабжением62.

Сталин начал переговоры по Ялтинскому соглашению с Т. В. Суном 30 июня. Гоминьдановское правительство Китая не было готово присоединиться к соглашению в том виде, в каком оно было заключено. Гоминьдановцы считали Внешнюю Монголию частью Китая и были возмущены идеей, что Советский Союз мог бы иметь «преимущественные» интересы на китайских железных дорогах. Существовали также разногласия относительно контроля над портом Дайрен63. Сталин вынуждал китайцев присоединиться к соглашению, аргументируя это тем, что Советский Союз и Китай имеют общие интересы, связанные с противостоянием Японии. Он объяснил, что Советский Союз хочет усилить свое стратегическое положение на Дальнем Востоке. «Япония не будет разорена, даже если она подпишет безоговорочную капитуляцию, как Германия. Обе эти нации очень сильны,— сказал он.— После Версаля все думали, что она (Германия) не поднимется. 15-20 лет — и она восстановилась. Нечто подобное случится и с Японией, даже если ее поставят на колени»64. Советскому Союзу нужны Курильские острова, сказал он: «Мы закрыты. У нас нет выхода. Нужно сделать Японию уязвимой со всех сторон: с севера, запада, юга и востока — тогда она будет смирной»65. Он жаловался на недостаток пригодных портов на советском Дальнем Востоке и говорил, что потребуется 20-30 лет, чтобы построить там все необходимые сооружения. Вот почему Советскому Союзу нужны китайские порты. «Нам нужны Дальний и Порт-Артур на 30 лет,— сказал он.— На случай, если Япония восстановит свои силы. Мы могли бы ударить по ней оттуда. Япония поднимется снова, как и Германия»66.

Пока для администрации Трумэна вступление СССР в войну было желательным, у нее был стимул оказывать давление на китайцев, чтобы те присоединились к Ялтинскому соглашению. Однако к лету 1945 г. в результате советской политики в Европе участие СССР в войне против Японии стало менее привлекательным для некоторых членов администрации. Аверелл Гарриман, посол в Москве, весьма скептически высказывался о желательности вступления Советского Союза в войну и предупреждал Суна, который регулярно сообщал ему о ходе переговоров со Сталиным и Молотовым, о необходимости стоять твердо67. После испытания в Аламогордо вступление СССР в войну становилось не только менее желательным, но и менее срочным68. Бирнс, считая, что продолжение советско-китайских переговоров отсрочит вступление в войну Советского Союза, телеграфировал Суну из Потсдама, советуя ему не уступать Советскому Союзу ни по одному пункту69. «Совершенно ясно, - заметил Черчилль 23 июля,— что Соединенные Штаты в настоящее время совсем не желают участия русских в войне против Японии»70. Однако несмотря на сомнения среди своих советников, Трумэн не собирался отказываться от выполнения Ялтинских соглашений.

Знали советские лидеры об изменении отношения Запада или нет, они боялись, что Англия и Соединенные Штаты могут закончить войну с Японией прежде, чем Советский Союз вступит в нее. В выпуске секретного Бюллетеня Информационного бюро Центрального Комитета от 1 июля 1945 г. сообщалось, что реакционные круги в Англии хотят компромиссного мира с Японией, чтобы воспрепятствовать Советскому Союзу усилить свое влияние на Дальнем Востоке. Тот же вопрос, отмечалось в Бюллетене, поднимается в американских газетах и журналах71. Сталин боялся, что если война окончится до вступления в нее Советского Союза, то Соединенные Штаты и Англия отступятся от Ялтинского соглашения, условием которого было участие СССР в войне. «Сталин нажимал на наших офицеров, с тем чтобы начать военные действия как можно раньше,— вспоминал позднее Никита Хрущев.— Сталин сомневался, что американцы сдержат свое слово. ...Что, если японцы капитулируют раньше, чем мы вступим в войну? Американцы смогут сказать тогда, что они ничем нам не обязаны»72.

Сталин понимал, что Япония находилась в безнадежном положении и что некоторые члены правительства этой страны искали возможность окончить войну. В феврале 1945 г. японское правительство решило прозондировать почву у Якова Малика, советского посла в Токио. В апреле оно снова контактировало с Маликом, но вновь получило уклончивый ответ. В июне бывший премьер-министр Коки Хирота предложил Малику особые уступки советским интересам на Дальнем Востоке как знак японского стремления к добрососедским отношениям. Малик сообщил об этих контактах в Москву, но не дал Хироте почувствовать, что Москва заинтересована в его предложении. 8 июля Молотов, с одобрения Сталина, дал указание Малику, чтобы тот избегал давать японцам какой-либо повод представлять эти беседы как переговоры. Предложения Хироты, писал Молотов, свидетельствовали о том, что «японское правительство по мере ухудшения своего военного положения готово будет идти на все более и более серьезные уступки, для того чтобы попытаться добиться нашего невмешательства в войну на Дальнем Востоке»73. Советские лидеры не выказывали никаких признаков того, что склонны принять предложения японцев. Участвуя в войне на стороне союзников, можно было выиграть больше, чем в дипломатических играх.

Японское правительство сделало новое и более определенное предложение в июле, когда решило послать в Москву другого бывшего премьер-министра, принца Коноэ, с письмом от императора, где содержалась просьба о посредничестве Советского Союза в окончании войны. 13 июля, за четыре дня до начала Потсдамской конференции, японский посол в Москве попросил Советское правительство принять принца Коноэ. Пять дней спустя ему было сказано, что Советское правительство не может дать определенного ответа, поскольку неясно, какова цель миссии Коноэ74. В Потсдаме Сталин информировал своих союзников о предложениях японцев и об ответе Советского Союза. Его политика, сказал он Трумэну, имеет целью успокоить японцев75. Японские предложения свидетельствовали о том, что в Японии нарастает ощущение безнадежности и она может вскоре капитулировать. Сталин хотел, чтобы советские войска были готовы к вступлению в войну как можно скорее. 16 июля, за день до открытия Потсдамской конференции, он послал Василевскому телефонограмму о возможном переносе даты наступления на десять дней раньше, но Василевский ответил, что это невозможно, так как подготовка советских войск требует большего времени76. Сталин сказал Трумэну, что советские войска будут готовы вступить в войну в середине августа, а генерал Антонов, начальник Генерального штаба, сделал подобное заявление начальникам Генеральных штабов союзников77. 25 июля, а затем вновь 30 июля Министерство иностранных дел СССР заявило японскому послу, что Советское правительство не может еще ответить на запрос японцев о поездке Коноэ в Москву78.

Приготовления Советского Союза к вступлению в войну продолжались во время Потсдамской конференции. Сталин сказал генералу Антонову, что у Соединенных Штатов теперь есть новая бомба огромной разрушительной силы. Согласно генералу Штеменко, начальнику оперативного отдела Генерального штаба, ни Сталин, ни Антонов не понимали значения бомбы. Во всяком случае, они не дали Генеральному штабу новых инструкций, касающихся ведения войны против Японии79. 13 августа, после своего возвращения, Сталин получил доклад маршала Василевского, в котором тот информировал его, что подготовка к войне близка к завершению, и просил назначить наступление не позднее чем на 9-10 августа, чтобы воспользоваться преимуществами, которые давала благоприятная погода80.

26 июля во время Потсдамской конференции Трумэн, Черчилль и Чан Кайши опубликовали совместную декларацию, в которой Японии угрожали быстрым и полным разрушением, если японское правительство не объявит о «безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил»81. Со Сталиным по поводу этой декларации не консультировались, и Молотов безуспешно пытался отсрочить ее публикацию, несомненно, опасаясь, что это вызовет капитуляцию Японии до вступления в войну Советского Союза82. Однако Япония не капитулировала. Премьер-министр Судзуки информировал прессу, что его правительство намерено игнорировать Потсдамскую декларацию83. «Учитывая этот отказ,— вспоминал позднее Стимсон,— мы могли только продемонстрировать, что ультиматум означал в точности то, что в нем говорилось»84.

6 августа бомбардировщик США В-29 взлетел с острова Тиниан и в 8 часов 15 минут утра местного времени сбросил на Хиросиму урановую бомбу пушечного типа. Ее взрывной эквивалент составлял около 13 килотонн тринитротолуола. Результат был опустошительным. Практически все в радиусе 500 метров от взрыва было испепелено. Здания на расстоянии трех километров от эпицентра были объяты пламенем. Гриб плотного облака дыма поднялся в небо на высоту 12 тысяч метров. Для некоторых жертв бомбардировки смерть была мгновенной, для других — медленной. По некоторым оценкам, к концу года от действия одной этой бомбы умерли 145 тысяч человек, а пять лет спустя число погибших от нее достигло 200 тысяч85.

 

IV

Официальная реакция Советского Союза на бомбардировку Хиросимы была приглушенной. «Известия» и «Правда» напечатали короткое сообщение ТАСС, в котором излагалось заявление Трумэна о том, что на Хиросиму была сброшена атомная бомба разрушительной силы более 20 килотонн тринитротолуола. В этом сообщении ТАСС говорилось, что Англия и Соединенные Штаты совместно работали над бомбой с начала 1940 г., и передавался комментарий Трумэна, что при полном развертывании проекта в нем было задействовано 125 тысяч человек. Цитировалось предупреждение Трумэна, что Соединенные Штаты могли бы полностью уничтожить японский военный потенциал. Сообщалось также о планах учреждения в Соединенных Штатах Комиссии по атомной энергии и по принятию мер, которые обеспечивали бы использование атомной энергии для сохранения мира во всем мире86.

Хиросима произвела в Москве больший эффект, чем можно было бы судить по советской прессе. Александр Верт, бывший с 1941 по 1948 г. корреспондентом «Санди Тайме» в Москве, писал: «Новость [о Хиросиме] повергла всех в крайне депрессивное состояние. Со всей очевидностью стало ясно, что в политике мировых держав появился новый фактор, что бомба представляет угрозу для России, и некоторые российские пессимисты, с которыми я разговаривал в тот день, мрачно замечали, что отчаянно трудная победа над Германией оказалась теперь, по существу, напрасной»87.

Светлана Аллилуева, дочь Сталина, приехала на дачу отца день спустя после Хиросимы и обнаружила «у него обычных посетителей. Они сообщили ему, что американцы сбросили свою первую атомную бомбу на Японию. Каждый был озабочен этим, — писала она, — и мой отец обращал на меня мало внимания»88.

7 августа в 16 часов 30 минут по московскому времени Сталин и Антонов подписали приказ Красной армии атаковать японские войска в Маньчжурии 9 августа утром (по местному времени). Переговоры с китайцами не были завершены, но Советскому Союзу надо было срочно вступать в войну, пока Япония не капитулирует. На следующий день, 8 августа, Молотов вызвал японского посла в Кремль к 5 часам вечера. Посол прибыл, ожидая получить ответ на свой запрос о приезде принца Коноэ в Москву. Молотов, однако, информировал его о том, что Советский Союз с 9 августа считает себя в состоянии войны с Японией89. Вскоре после встречи, 9 августа в 0 часов 10 минут утра местного времени (6 часов 10 минут вечера 8 августа в Москве), Красная армия атаковала японские войска в Маньчжурии, имея более полутора миллионов солдат, 26 тысяч орудий и минометов, 5500 танков и самоходных артиллерийских установок и 3900 боевых самолетов90. Красная армия добилась эффекта внезапности и быстро продвигалась вперед по нескольким направлениям91. Квантунская армия, лишенная лучших частей и вооружения, которые были переброшены на другие театры военных действий, оказалась слабее, чем предполагала советская разведка, и не могла равняться с Красной армией.

Позже вечером 8 августа Сталин и Молотов приняли в Кремле Аверелла Гарримана и Джорджа Кеннана, советника посольства США. Сталин сказал американцам, что советские войска только что вступили в Маньчжурию и добились большого успеха92. В общем, дела пошли много лучше, чем предполагалось, сказал Сталин. Когда Гарриман спросил его, что он думает об эффекте, который окажет на японцев атомная бомба, Сталин ответил, что «он думает, что японцы в настоящий момент ищут предлог для смены существующего правительства таким, которое было бы способно согласиться на капитуляцию. Бомба могла бы дать им такой предлог». Сталин вполне был в курсе того, что японское правительство ищет путь выхода из войны, и он, возможно, опасался, что бомбардировка Хиросимы приведет к быстрой капитуляции. Хотя он был намерен вступить в войну в течение нескольких дней, применение бомбы, по-видимому, ускорило его решение атаковать Японию 9 августа.

Сталин сказал Гарриману, что советские ученые пытаются сделать атомную бомбу, но еще не добились успеха. В Германии они обнаружили лабораторию, где немецкие ученые, очевидно, работали над атомной бомбой, но без ощутимого успеха. «Если бы они добились его,— сказал Сталин,— Гитлер никогда бы не капитулировал». Англичане, добавил он, далеко не продвинулись, хотя у них есть превосходные физики. Гарриман ответил, что Англия объединила свои усилия с Соединенными Штатами, но, чтобы довести проект до завершения, потребовались создание огромных установок и затраты в два миллиарда долларов93. Гарриман сказал Сталину, что «если бы не взрывать ее (атомную бомбу. — Д. X.), а использовать как гарантию мира, это было бы великолепно». Сталин согласился и сказал, что «это положило бы конец войнам и агрессорам. Но секрет нужно было бы сохранить».

При поверхностном рассмотрении разговор между Сталиным и Гарриманом представляется весьма однозначным. Но и подтекст кажется вполне ясным, даже с учетом формального языка сообщения Кеннана. Сталин: мы вступили в войну, несмотря на вашу попытку покончить с ней до того, как мы сделаем это. Гарриман: атомная бомба покончит с войной; у нас она есть, и она дорого стоит; она будет иметь большое влияние на международные отношения после войны. Сталин: Япония так или иначе капитулировала бы, а секрет атомной бомбы трудно будет удержать. Примерно в это же время Гарриман понял, что бомба не является секретом для советских лидеров,— когда Молотов в ходе разговора о Японии и бомбе (возможно, на этой встрече 8 августа) посмотрел на него «с самодовольной усмешкой на лице и сказал: "Вы, американцы, можете хранить свой секрет, если хотите"»94.

Сталин был очень осторожен в разговоре с Гарриманом. Он не выказал и намека на раздражение тем, что его не информировали об атомной бомбе, не подал вида, что сильно встревожен тем, что Соединенные Штаты обладают этим новым оружием. Он мог испытывать скрытое удовлетворение от того, что знает много больше, чем предполагает Гарриман. Но это, конечно, было слабое утешение. Теперь ему приходилось сожалеть, что во время войны не было сделано большего для поддержки атомного проекта. Возникла неприятная параллель между вступлением Советского Союза во вторую мировую войну и ее окончанием. Нападение Германии застало Сталина врасплох, несмотря на то, что он получал многочисленные сообщения о намерениях Гитлера. Атомная бомба также была для Сталина сюрпризом, несмотря на детальные разведданные, полученные Советским Союзом о «проекте Манхэттен». Хиросима не была такой непосредственной угрозой, как нападение Гитлера, но ее последствия для Советского Союза были потенциально опасными.

Сталин предпринял немедленные шаги, чтобы поставить советский атомный проект на новую основу. В середине августа он провел совещание с Курчатовым и Борисом Ванниковым, наркомом боеприпасов95. 20 августа Государственный комитет обороны принял постановление, учреждающее Специальный комитет для руководства «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана»96. Этот комитет должен был возглавить Берия. Тем же постановлением было учреждено Первое главное управление для руководства атомным проектом. Главой этой организации был назначен Ванников. Курчатов остался научным руководителем проекта.

Признаки активности появились сразу же после образования Специального комитета. 22 августа руководитель военной разведки в Москве телеграфировал полковнику Заботину, военному атташе в Оттаве и главе разведывательной сети ГРУ: «Примите меры для организации получения документальных материалов по атомной бомбе! Технические процессы, чертежи, расчеты»97. Другие резиденты, несомненно, получили подобные же инструкции. 23 августа М. И. Иванов, консул советского посольства в Токио, прибыл в Хиросиму с одним из военных атташе, чтобы собственными глазами увидеть масштаб разрушений, вызванных атомной бомбой98. К сентябрю большинство интернированных в СССР немецких ученых-ядерщиков были размещены в двух институтах на побережье Черного моря для работы над разделением изотопов99. В сентябре же была образована под руководством П. Я. Антропова, одного из заместителей Ванникова в Первом главном управлении, специальная комиссия, которая отправилась в Среднюю Азию, чтобы ускорить работы по добыче урановой руды100. В том же месяце Яков Малик послал в Москву доклад, подготовленный посетившими Хиросиму работниками посольства в Токио. Вместе с этим докладом он отправил статьи из японской прессы с описанием последствий атомных бомбардировок. Этот материал был направлен Сталину, Берии, Маленкову, Молотову и Анастасу Микояну, народному комиссару внешней торговли101.

 

V

Первой реакцией в Токио на бомбардировку Хиросимы было замешательство. Только на следующий день стало ясно, что целый город был разрушен всего одной бомбой. Когда 6 августа Трумэн объявил, что это была атомная бомба, японские военные посчитали его заявление пропагандой и занизили цифры как причиненного ущерба, так и разрушений, которые могли бы произойти в будущем. Лишь 10 августа, через день после бомбардировки Нагасаки, эксперты японского правительства согласились с тем, что Соединенные Штаты действительно разрушили Хиросиму атомной бомбой102.

В своем обстоятельном труде о решении Японии капитулировать Роберт Бутов замечает, что эффект советского вступления в войну 9 августа был тем более сокрушительным, что оно последовало за разрушением Хиросимы. «Несмотря на то, что личная безопасность [японских] сторонников мира все еще находилась под угрозой,— писал он,— они готовились действовать решительно. Одним словом, они признали атомную бомбу и советское вступление в войну не только безусловным основанием для капитуляции, но и самой подходящей возможностью для того, чтобы направить ход событий против твердолобых и сбросить с правительства ярмо военного гнета, под которым оно находилось так долго»103. Сторонники мира в Японии должны были действовать твердо не только потому, что Красная армия быстро продвигалась, но и потому, что нападение СССР разрушило все надежды воспользоваться услугами Советского Союза в переговорах об окончании войны.

9 августа в 11 часов 2 минуты утра местного времени Соединенные Штаты взорвали плутониевую бомбу над Нагасаки. Взрывной эквивалент ее составлял 21 килотонну. И снова результат был устрашающим. Как сейчас установлено, к концу года от взрыва одной бомбы погибли свыше 70 тысяч человек104. Когда новость о разрушении Нагасаки достигла Токио, в правительстве развернулись мучительные дебаты по условиям, на которых Япония могла бы просить мира. Партия мира соглашалась сдаться, если будут сохранены прерогативы императора как суверенного правителя. Милитаристы искали другие решения. Рано утром 10 августа император беспрецедентным образом принял сторону партии мира и выразил желание, чтобы Потсдамская декларация была принята при единственном условии сохранения роли императора. В тот же день это решение было сообщено союзникам. Ответ союзников, которые настаивали, чтобы император подчинялся Верховному командующему союзных держав, спровоцировал возобновление дебатов в Токио. Наконец 14 августа император решил принять условия союзников. 16 августа Императорский Генеральный штаб отдал приказ японским войскам немедленно прекратить огонь105.

Война в Маньчжурии продлилась еще несколько дней. 19 августа генерал Ямада, главнокомандующий Квантунской армией, подписал акт о капитуляции. Красная армия быстро продвинулась, заняв к моменту подписания Японией акта о безоговорочной капитуляции, ко 2 сентября, Северный Китай, к югу вплоть до Ляодунского полуострова, Северную Корею, Южный Сахалин и большую часть Курильских островов. Советский Союз усилил свое стратегическое положение на Дальнем Востоке. Сталин публично заявил: «Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии»106.

Но Сталин надеялся на большее. 16 августа он написал Трумэну, предлагая, чтобы советские войска приняли капитуляцию японских войск в северной части острова Хоккайдо. Это обстоятельство имело бы особое значение для общественного мнения в России, писал он, так как японские войска оккупировали советский Дальний Восток в 1919-1921 гг. Двумя днями позже Трумэн ответил, отклонив эту просьбу и повторив, что японские войска капитулируют перед Соединенными Штатами на всех главных островах Японии, включая Хоккайдо107. Сталин, однако, неохотно отказался от идеи высадки советских войск на Хоккайдо. 19 августа маршал Василевский приказал 1-му Дальневосточному фронту, чьи войска только что захватили Южный Сахалин, оккупировать как северную часть Хоккайдо, так и Южные Курилы. 21 августа Василевский переслал войскам детальный план этой операции, указывая, что Генеральный штаб планировал такую возможность. Однако 22 августа он отменил приказ об оккупации Хоккайдо, тогда как операции по оккупации Южных Курил был дан ход. Сталин явно сделал вывод, что попытка высадить войска на Хоккайдо вызовет политический скандал и, наверное, даже военное столкновение с Соединенными Штатами108. Приказ, отменяющий нападение на Хоккайдо, гласил: «Во избежание создания конфликтов и недоразумений в отношении союзников категорически запретить посылать какие бы то ни было корабли и самолеты в сторону о. Хоккайдо»109. Сталин решил удовлетвориться закреплением уступок, которых он добился в Ялте.

Ко времени капитуляции Японии 2 сентября Сталин уже решил придать атомному проекту статус приоритетного. Данные о какой-либо дискуссии в высшем политическом руководстве (в это или более позднее время) о целесообразности такого решения отсутствуют. Предполагалось, что если у Соединенных Штатов есть атомная бомба, то у Советского Союза она тоже должна быть. Но создание атомной бомбы было, как отметил Гарриман, дорогостоящим предприятием. В особенности это было так для страны, экономика которой была разрушена после ожесточенной и опустошительной войны. Тем не менее Сталин не стал урезать проект. Примерно в это время он сказал Курчатову: «Дитя не плачет — мать не разумеет, что ему нужно. Просите все что угодно. Отказа не будет»110.

Сталин теперь понял, что в международных отношениях появился новый фактор. Этот фактор мог быть рассмотрен с различных позиций. Соединенные Штаты применили бомбу, чтобы как можно скорее покончить с войной. Американские историки полагают основным мотивом атомной бомбардировки окончание войны, а давление на Советский Союз — мотивом вторичным, хотя и усиливающим первый111. Однако в Советском Союзе само по себе скорейшее окончание войны могло быть воспринято как направленное против советских интересов. Сталин боялся, что война с Японией окончится до того, как Советский Союз вступит в нее и обеспечит свои стратегические интересы на Дальнем Востоке. Из его разговора с Гарриманом ясно, что, по мнению Сталина, Хиросима могла вызвать быструю капитуляцию Японии. Следовательно, он считал более чем вероятным, что Трумэн применил атомную бомбу, намереваясь воспрепятствовать осуществлению советских целей на Дальнем Востоке.

Советский Союз напал на Японию, прежде чем закончились переговоры с китайцами. Сталин сказал Гопкинсу, что Советский Союз не вступит в войну, пока договор с Китаем не будет подписан. Это заявление, однако, не следовало воспринимать слишком серьезно. Сталин решил вступить в войну, и время вступления в нее зависело скорее от подготовки советских войск, а не от переговоров с китайцами. Китайско-советский договор о дружбе и сотрудничестве был подписан 14 августа. Договор не охватывал всех требований, которые Советский Союз выдвинул на переговорах. Спешное вступление в войну может означать, что Сталин получил меньше, чем надеялся, но договор включал все главные пункты Ялтинского соглашения, в том числе и пункт о независимости Монголии от Китая112.

Бомба была важна и в более широком контексте. Сталин, как сообщалось, сказал Курчатову и Ванникову в середине августа, что «Хиросима встревожила весь мир. Равновесие нарушилось»113. Баланс сил, который сложился в конце второй мировой войны, был нарушен новым страшным оружием. Хиросима показала мощь бомбы и американскую готовность применить ее. Сталин хотел восстановить равновесие, как можно скорее получив советскую бомбу. Ученые сказали ему, что это займет пять лет114, а до тех пор Соединенные Штаты будут обладать монополией на атомную бомбу.

В своих мемуарах Андрей Громыко, который в 1945 г. был послом в Соединенных Штатах, вспоминает разговор, когда Сталин обсуждал проблемы, связанные с атомной бомбой, с Молотовым, Ф. Т. Гусевым (послом в Англии) и самим Громыко. Он пишет, что этот разговор состоялся во время Потсдамской конференции, однако есть основания сомневаться в том, что память Громыко не подвела его здесь115. Сведения об обмене мнениями, тем не менее, звучат правдиво. Сталин, согласно Громыко, сказал, что Вашингтон и Лондон, несомненно, надеются, что Советскому Союзу для создания бомбы потребуется длительное время. В течение этого времени, продолжал Сталин, они используют свою атомную монополию, чтобы навязать свои планы Европе, остальному миру, Советскому Союзу. Но, сказал Сталин, «этому не бывать». Правдив или нет этот рассказ, но, как представляется, он отражает озабоченность Сталина тем, что атомная бомба нарушила баланс сил и позволит Соединенным Штатам обеспечить себе преимущества в послевоенном устройстве мира.

Атомная бомба была не только мощным оружием,— она стала также символом американской силы. Сталин проводил свою политику индустриализации под лозунгом «догнать и перегнать». Как наиболее веский аргумент американской экономической и технической мощи атомная бомба была ipso facto116 тем, что Советский Союз также должен иметь. Решение Сталина предпринять тотальные усилия для создания советской атомной бомбы в точности совпадает с моделью модернизации, рассмотренной в главе 1: Советский Союз следует путем технологического развития, начертанным передовыми капиталистическими странами. Сталин не воспринимал атомную бомбу всерьез, пока Хиросима самым драматическим образом не показала, что бомба может быть создана. Теперь Советский Союз мобилизовал свои ресурсы, чтобы выровнять положение. Эти причины для создания бомбы: восстановление нарушенного баланса сил и получение нового мощного символа могущества — появились бы, даже если бы последовали совету Нильса Бора информировать Сталина о бомбе. Бомба все равно влияла бы на баланс сил и все равно была бы символом экономической и технологической мощи государства. Сталин все равно хотел бы иметь собственную атомную бомбу.

 

К оглавлению

_________________________________________________________

1 Детальное описание испытания см.: Rhodes R. The Making of the Atomic Bomb. N. Y.: Simon and Schuster, 1986. P. 617-678.

2 См.: Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World: A History of the United States Atomic Energy Commission. V. 1: 1939-1946. Berkeley: University of California Press, 1990. P. 389; Sherwin M. A World Destroyed. N. Y.: Vintage Books, 1977. P. 308-314.

3 Stimson H. L. Diary. July 21, 1945. Хранится в Йельском университете.

4 Stimson H. L., Bundy M. On Active Service in Peace and War. N. Y.: Harper and Brothers, 1948. P. 637.

5 Truman H. Memoirs. V.I: 1945, Year of Decisions. N. Y.: Signet Books, 1965. P. 458.

6 Ibid.

7 См.: Eden A. The Reckoning. Boston: Houghton Mifflin, 1965. P. 635.

8 См.: Трухановский В. Г. Английское ядерное оружие. М.: Междунар. отн-ия, 1985. С. 23. Андрей Громыко, который находился поблизости, когда Трумэн обратился с этими словами к Сталину, пишет в своих мемуарах, что Трумэн сказал о намерении Соединенных Штатов использовать новое оружие против Японии и что Сталин ответил: «Благодарю Вас за информацию» (Громыко А. А. Памятное. 2-е изд. М.: Политиздат, 1990. Кн. 1. С. 272). Никто из американских и английских участников конференции не предполагал, что Трумэн сказал Сталину о своем намерении использовать бомбу в Японии.

9 См.: Feis H. The Atomic Bomb and the End of World War II. Princeton: Princeton University Press, 1971. P. 102; Wheeler-Bennett J., Nic-holls A. The Semblance of Peace. L.: Macmillan, 1972. P. 372.

10 Очевидно, 16 июля. — Прим. ред.

11 См.: Первухин М. Г. У истоков урановой эпопеи// Техника — молодежи.. 1975. № 7. С. 24.

12 Есть ряд свидетельств, что советская разведка узнала об испытании за день или два до его проведения (об этом см. в интервью И. Н. Головина). См.: Мороз О. Никогда не должно быть применено!// Лит. газ. 1984. 25 июля. С. 10.

13 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. 10-е изд. М.: Новости, 1990. Т. 3. С. 334.

14 Цит. по: Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М.: Терра, 1991. С. 81.

15 См.: Громыко А. А. Памятное... С. 276; Гончаров В. В. Первые (основные) этапы решения атомной проблемы в СССР. М.: Изд. Ин-та атомной энергии им. И. В. Курчатова, 1990. На с. 4 последней из указанных работ предполагается, что это может быть не так.

16 См.: Gowing М. Britain and Atomic Energy, 1939-1945. L.: Macmil-Ian, 1964. P. 346-366; Bohr A. The War Years and the Prospects Raised by the Atomic Weapons// Niels Bohr/ Ed. S. Rozental. Amsterdam: North-Holland, 1967. P. 191-214.

17 Взгляды Бора изложены в его меморандумах от 3 июля 1944 г. и 24 марта 1945 г. Отрывки из них воспроизведены в его «Открытом письме Организации Объединенных На дий», которое он написал в 1950 г. См.: Niels Bohr. P. 342-346.

18 См.: Френкель В. Я. Нильс Бор и советские физики// Нильс Бор и наука XX века. Киев: Наук, думка, 1988. С. 16-27.

19 См.: Gowing M. Britain and Atomic Energy... P. 350; Rhodes R. The Making of the Atomic Bomb. P, 529.

20 Среди них были сэр Джон Андерсон, министр, отвечавший за работы по атомной энергии в Великобритании, лорд Чэруэлл, научный советник Черчилля, и член Верховного Суда Феликс Франкфуртер, близкий друг Рузвельта.

21 См отчет Р.В. Джонса, цитируемый в книге Р. Родса (Rhodes R. The Making of the Atomic Bomb. P. 530).

22 См.: Gowing M. Britain and Atomic Energy... P. 357 — 358.

23 См. его меморандум от 3 июля 1944 г. (Niels Bohr. P.~343).

24 См.: Gowing M. Britain and Atomic Energy... P. 447.

25 Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 329, 330; Sherwin M. AWorld Destroyed. P. 121— 128. О меморандуме см. там же на с. 286-288. С начала мая Конаит размышлял о проблеме международного контроля в области атомной энергии и 4 мая 1944 г. написал меморандум по этому вопросу.

26 См.: Sherwin M. A World Destroyed. P. 129-134; Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 334-335.

27 См.: Stimson H. L. Bundy M. On Active Service... P. 615-616.

28 См.: Bernstein B. J. Roosevelt, Truman and the Atomic Bomb, 1941-1945: A Reinterpretation// Political Science Quarterly. 1975. № 1. P. 34 ff. Указанные страницы особенно важны для понимания этого.

29 Truman H. Memoirs... P. 104.

30 Ibid.

31 См.: Hezvlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 334-335; Sherwin M. A World Destroyed. P. 167-170.

32 Gowing M. Britain and Atomic' Energy... P 447.

33 О предположениях, которые определили атомную политику, наследованную Трумэном, см.: Gowing M. Britain and Atomic Energy... P. 367-368; Sherwin M. A< World Destroyed. P. 143-146; Bernstein B. J. Roosevelt... P. 34-36.

34 Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 356-358. Заметки об этой встрече есть в книге М. Шервина (Sherwin M. A World Destroyed. P. 295-304; цитаты взяты со с. 302).

35 О докладе Франка см.: Smith А. К. A Peril and a Hope: The Scientists' Movement in America, 1945— 1947. Chicago; London: University of Chicago Press, 1965. P. 41-52. Текст доклада приводится на с. 560-572.

36 Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 365-369. Рекомендации по итогам научной дискуссии даны в книге М. Шервина (Sherwin М. A World Destroyed. P. 304-305; цитаты взяты со с. 305).

37 См.: Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 369.

38 Ibid. P. 353. Текст меморандума см: Sherwin M. A World Destroyed. P. 286-288.

39 См.: Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 354, 359, 360.

40 См.: Byrnes J. F. Speaking Frankly. N. Y.; L.: Harper and Brothers, 1947. P. 260, 261.

41 См.: Sherwin M. A World Destroyed. P. 300; Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 357.

42 См.:Sherwin M. A World Destroyed. P. 301.

43 См.: Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New World... P. 360; Stimson H. L. Diary. June 6, 1945.

44 См.: Bernstein B. J. Roosevelt... P. 40; Hewlett R. G., Anderson, Jr. О. Е. The New-World... P. 369.

45 См.: Bernstein B. J. Roosevelt... P. 36, 37.

46 Термин из игры в покер; наличие «королевского флеша» на руках у игрока предопределяет его выигрыш. — Прим. перев.

47 См.: Stimson H. L. Diary. May 14, 15, 1945.

48 См.: Stimson H. L. Diary. May 14, 15, 1945; Bernstein B. J. Roosevelt... P. 41, 42.

49 См.: Wheeler-Bennett J., Nic-holls A. The Semblance of Peace... P. 344-348.

50 Японское название г. Далянь (Дальний) в Китае. Видимо, речь идет о признании Даляня свободным портом. — Прим. ред.

51 CM .: Wheeler-Bennett J., Nic-holls A. The Semblance of Peace... P. 348-352; Израэлян В. Л. Дипломатия в годы войны, 1941-1945. М.: Между нар. отн-ия, 1985. С. 354-358.

52 См.: Wheeler-Bennett J., Nic-holls A. The Semblance of Peace... P. 349. См. также: Gaddis J. L. The United States and the Origins of the Cold War, 1941-1947. N. Y.: Columbia University Press, 1972. P. 78-80.

53 См.: Feis H. The Atomic Bomb... P. 7.

54 См.: История второй мировой войны. М.: Воениздат, 1980. Т. П. С. 187.

55 См.: Иванов С. П. Из опыта подготовки и проведения Маньчжурской операции 1945 года// Военная мысль. 1990. № 8. С. 42, 43; Zakharov M. V. Finale. M.: Progress Publishers, 1972. P. 54, 55.

56 См.: Израэлян В. Л. Дипломатия в годы войны... С. 412.

57 См.: Еронип Н. В. О стратегической перегруппировке советских вооруженных сил на дальневосточный театр военных действий летом 1945 г.// Победа СССР в войне с милитаристской Японией и послевоенное развитие Восточной Щ Юго-Восточной Азии. М.: Наука, 1977; Мажоров С. Т. Некоторые вопросы, связанные с разгромом милитаристской Японии в 1945 г.// Там же.

58 См.: История второй мировой войны. С. 193.

59 См.: Slavinsky В. N. The Soviet Occupation of the Kurile Islands and the Plans for the Capture of Northern Hokkaido// Japan Forum. April 1993. P. 97, 98.

60 См.: Slavinsky B. N. The Soviet Occupation... С 199; Zakharov M. V. Finale. P. 89, 95. В докладе маршала Малиновского (подготовленном по указанию Сталина) от 18 июня было предложено начать наступление 20-25 августа (см.: Штеменко С. Из истории разгрома Квантунской армии// Военно-исторический журнал. 1967. № 4. С. 65, 66).

61 См.: Harriman W. A., Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin, 1941-1946. N. Y.: Random House, 1975. P. 471.

62 Hoover Institution Archive. Victor Hoo Papers. Box 2. File «Sino-Soviet Relations, 1945-1946». P. 24. Это заметки, сделанные во время переговоров, проведенных в июле и августе 1945 г.

63 Ibid. P. 2-5.

64 Ibid. P. 2.
Эта и последующие две цитаты даются в обратном переводе с английского, так как автор ссылается на американский архивный источник. — Прим. ред.

65 Ibid. Р. 6.

66 Ibid. P. 36.

67 См.: Harriman W. A., Abel E. Special Envoy... P. 483. Об анализе переговоров советской стороной см.: Ледовский А. М. Китайская политика США и советская дипломатия, 1942-1954. М.: Наука, 1985. С. 90-108.

68 См.: Bernstein В. J. Roosevelt... Р. 44-46.

69 См.: Byrnes J. F. Speaking Frankly... P. 205.

70 Цит. по: Ehrman J. Grand Strategy. V. 6: History of the Second World War// UK Military Series. L.: Her Majesty Stationary Office, 1956. P. 292.

71 Бюллетень Бюро информации ЦК ВКП(6): Вопросы внешней политики. 1945. № 13. 1 июля. С. 1-6. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128, т. 1, Д. 50.

72 Khrushchev N. S. Khrushchev Remembers: The Glasnost Tapes. Boston: Little Brown, 1990. P. 81.
Цитата приводится в обратном переводе с английского, так как автор ссылается на воспоминания Хрущева, опубликованные на английском языке. — Прим. ред.

73 Цит. по: За кулисами тихоокеанской битвы (японско-советские контакты в 1945 г.)// Вести. Мин-ва иностранных дел СССР. 1990. 15 окт. № 19 (77). С. 53. Этот выпуск содержит советские документы о японских маневрах по отношению к Советскому Союзу.

74 См.: За кулисами... С. 54; Butow R. J. С. Japan's Decision to Surrender. Stanford: Stanford University Press, 1954. P. 112-126; Израэлян B. Л. Дипломатия в годы войны... C. 415.

75 См.: Feis H. The Atomic Bomb... P. 80.

76 См.: Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: Политиздат, 1974. С. 513. Василевский пишет, что во время звонка Сталин не мог знать об испытании в Аламогордо и что этот звонок, скорее всего, был вызван общими военно-политическими соображениями.

77 См.: Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941— 1945 гг. Т. VI: Берлинская (Потсдамская) конференция. М.: Политиздат, 1980. С. 43. Трумэн заметил в своем потсдамском дневнике в записи от 17 июля, что Сталин говорил о 15 августа (HSTL, PSF). 24 июля генерал А. И. Антонов, начальник Генерального штаба, заверил начальников штабов союзников, что Советский Союз будет готов начать операции во второй половине августа, хотя точная дата зависит от завершения переговоров с китайцами. См.: Truman H. Memoirs... P. 422. Это несколько отличается от того, что Сталин сказал Трумэну.

78 См.: Butow R. J. С. Japan's Decision... P. 128; Feis H. The Atomic Bomb... P. 104; За кулисами... С. 54, 55.

79 См.: Shtemenko S. The Soviet General Staff at War, 1941-1945. Moscow: Progress Publishers, 1985. Book I. P. 431.

80 Ibid.

81 Feis H. The Atomic Bomb... P. 105-107.

82 См.: Feis H. The Atomic Bomb...; Израэлян В. Л. Дипломатия в годы войны... С. 439.

83 См.: Butow R. J. С. Japan's Decision... P. 148.

84 Stimson H. L., Bundy M. On Active Service... P. 625.

85 См.: Rhodes R. The Making of the Atomic Bomb... P. 734.

86 См.: Заявление Трумэна о новой атомной бомбе// Известия. 1945. 7 авг.; Правда. 1945. 8 авг. Тротиловый эквивалент в то время предполагался около 20 килотонн, но позднее был пересчитан и сведен примерно к 13 килотоннам.

87 Werth A. Russia at War, 1941-1945. L.: Pan Books, 1964. P. 925.

88 Allilueva S. 20 Letters to a Friend. Harmondsworth: Penguin Books, 1968. P. 164.

89 См.: За кулисами... С. 55.

90 См.: Shtemenko S. The Soviet General Staff... P. 435-438.

91 См., например: Иванов С. П. Начальный период войны. М.: Воен-издат, 1974. С. 281-301.

92 См. телеграмму Кеннана в Вашингтон от 8 августа 1945 г. (Library of Congress. Harriman Papers. Box 181).

93 Ibid.

94 Harriman W. A., Abel E. Special Envoy... P. 491.

95 А. Верт датой совещания называет 7 августа (см.: Werth A. Russia at War... P. 926), но это представляется слишком близким к дате бомбардировки Хиросимы. Советские источники относят его к середине августа. См., например: Лаврентьева А. Строители нового мира// В мире книг. 1970. № 9. С. 4. Совещание состоялось явно перед 20 августа.

96 Дело Берия// Изв. ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 145.

97 Цит. по: The Report of the Royal Commission to investigate the facts relating to and the circumstances surrounding the communication, by public officials and other persons in positions of trust of secret and confidential information to agents of a foreign power. Ottawa: Controller of Stationary. June 1946. P. 452. Советские разведывательные операции были осложнены предательством Игоря Гузенко, шифровальщика из посольства СССР в Оттаве (сентябрь 1945 г.). Материалы, которые Гузенко передал канадскому правительству, показали, что Советский Союз замешан в атомном шпионаже.

98 См.: Иванов М. И. Япония в годы войны: Записки очевидца. М.: Наука, 1978. С. 228-234.

99 См.: Heinemann-Gruder A. Die Sowjetische Atombombe. Berlin: Berg-hof-Stiftung fur Konfliktforschung. Arbeitspapiere № 40. 1990. P. 40.

100 См.: Вольфсон Ф. И., Зонтов Н. С, Шушания Г. Р. Петр Яковлевич Антропов. М.: Наука, 1985. С. 30.

101 Этот материал опубликован. См.: The Hiroshima and Nagasaki Tragedy in Documents// International Affairs. 1990. № 8. P. 122-138.

102 См.: Butow R. J. С Japan's Decision... P. 152.

103 Ibid. P. 158.

104 Hiroshima and Nagasaki: The Physical, Medical, and Social Effects of the Atomic Bombings// The Committee for the Compilation of Materials on Damage Caused by the Atomic Bombs in Hiroshima and Nagasaki. N. Y.: Basic Books, 1981. P. 114.

105 См.: Butow R. J. С. Japan's Decision... P. 166-209.

106 Обращение Председателя Совета Народных Комиссаров СССР к пароду, 2 сентября 1945 г.// Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945. М.: Политиздат, 1984. Т. 2. С. 497, 498.

107 См.: Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М.: Политиздат, 1986. Т. 2. С. 285-287; Feis Н. Contest over Japan. N. V.: Norton, 1967. P. 19-20.

108 См.: Славинский Б. Советский десант на Хоккайдо и Южные Курилы// Известия. 1992. 12 мая. С. 6. Подробнее см.: Slavinsky В. N. The Soviet Occupation... P. 95-114. См. также: Кузнецов Н. Г. Курсом к победе. 3-е изд. М.: Воениздат, 1989. С. 484. Согласно Славинскому (см.: Slavinsky В. N. The Soviet Occupation... P. 98), идея оккупации Северного Хоккайдо обсуждалась на Политбюро 26-27 июня. Хрущев и маршал Мерецков поддержали эту идею. Вознесенский, Молотов и Жуков были против. Молотов сказал, что это будет рассматриваться союзниками как явное нарушение Ялтинского соглашения.

109 Согласно Волкогонову, Сталин приказал подготовить 87-й пехотный корпус к высадке на Хоккайдо 23 августа. Но приказа о высадке не последовало и 25 августа, когда был освобожден Южный Сахалин. Наконец Сталин отдал приказ не высаживаться на Хоккайдо. Генерал СП. Иванов, начальник штаба советских войск па Дальнем Востоке, передал приказ, упомянутый выше (см.: Волкогонов Д. Триумф и трагедия. 2-е изд. М.: Новости, 1990. Кн. 2. С. 410).

110 См.: Александров А. П. Как делали бомбу// Известия. 1988. 22 июля. С. 3.

111 См.: Sherwin M. A World Destroyed. P. 165-238. Более серьезное обсуждение этого вопроса приводится у Б. Дж. Беристейна (см.: Bernstein В. J. Roosevelt...). Приведенная здесь аргументация представляется более убедительной по сравнению с приведенной у Г. Альперовица (см.: Alperovitz G. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam. 2nd ed. N. Y.: Penguin Books, 1985). Книга Альперовица имеет важное значение, так как в ней обращается внимание на связь между бомбой и американской политикой по отношению к Советскому Союзу.

112 О тексте соглашения см.: Grenville J. A. S. The Major International Treaties, 1914-1973. L.: Methuen, 1974. P. 237. См. также: Victor Hoo Papers...

113 Цит. по: Лаврентьева А. Строители... С. 4.

114 Цит. но: Головин И. Н. Игорь Васильевич Курчатов. 3-е изд. М.: Атомиздат, 1978. С. 71.

115 Цит. по: Громыко А. А. Памятное... С. 276.

116 В силу этого (лат.). — Прим. перев.